Юрий. Брось, Вяч, не забивай себе этим голову, я тебя прошу!.. Знаешь, давай-ка вот что: я пошлю тебе денег; ты возьмешь визу и прилетишь ко мне! Договорились? Побродим, посидим — тут такие кабаки! — наговоримся от пуза, и уверяю: все как рукой снимет! Здешняя атмосфера нашего с тобой брата хорошо лечит! Давай, Вяч? Нашу хандру надо снимать Парижем!
Вячеслав. Нет, Юра. Моей тоской сейчас можно залить не только Париж — весь мир. Я всё сказал, всё написал. Нечего больше делать.
Юрий. Я уверяю, у тебя просто кризис! Они еще будут!
Вячеслав (устало). Мне скучно, Деряба, повторяться. Думал, ты поймешь.
Юрий. Хорошо, молчу! Выскажись!
Вячеслав. Я задыхаюсь, Юра. Я себя чужим чувствую и лишним. Писать не могу — не хватает усилий. Только правлю дневники, всё, что у меня осталось, и лью в них слезы. Я все там сказал.
Юрий. Слава, это так серьезно?
Вячеслав. Серьезней некуда. Хлопушку достал. Загнал японский маг и купил вот. Мать вот только жалко…
Юрий. Слава, ты не сделаешь этого! Помнишь, как ты не мог меня даже ударить?.. Ты ж ничего еще не успел! Малодушничаешь?
Вячеслав. Ты не прав — кое-что успел. Значит, большего не дано. А ты давай за нас обоих — один остаешься… Знаешь, я всё думаю: может, слишком вкусил от плода познания и наказан? Но ведь миллионы Адамов грызут сей плод, запивают сладеньким вином наслаждения — и хоть бы хны! Может, слишком рано откусил? Или слишком много?.. Прости, что несвязно… В общем, ухожу, Деряба, и прощаюсь. Здорово, что позвонил. Как чувствовал все равно!
Юрий. Не смей! Слышишь? Успеешь! Еще тряхнем серым веществом, еще покажем, на что способны!
Вячеслав. Брось ты эту бодрость — она мне как насмешка. Послушай лучше, что скажу. Дружбу нашу я ценил по высшему разряду. Не серчай за ссоры. Лучшее, что у меня было — это она. С женщинами вот не повезло — свою не нашел. Завышал планку. Не научился ценить маленькие радости. От этого, может, и погорел?.. Матушку любил. Но дневники ей доверить не могу, слышишь, Юра? Я бы хотел, чтоб они, все двадцать шесть тетрадей, попали к тебе. Не дай им сгинуть: боюсь за них. Половину матушка обязательно уничтожит; ей стыдно будет за меня: я ведь ни примерным сыном, ни примерным любовником никогда не был, а уж примерным гражданином — тем паче. Записку оставляю на твое имя.
Юрий. Погоди! Знаешь что? Жди меня — сам приеду! Сейчас кладу трубку, мчусь в Бурже, достаю билет, что бы это мне ни стоило, и лечу! Я тебя прошу — как друга! Я ведь никогда ничего у тебя не просил! Один раз — можно?
Вячеслав. Поздняк метаться, Юра! Всё. Поезда ушли, самолеты улетели. Я всё сказал. Прости меня! И прощай. (Резким движением кладет трубку).
Опустив голову и обхватив ее ладонями, Вячеславмедленно идет к дивану, садится на него, достает из кармана брюк пистолет, отрешенно смотрит на него, затем, взяв его обеими руками, зажимает между колен и в таком положении сидит, опустив голову.
Раздается стук в дверь. Вячеславбыстро сует пистолет в карман. В дверь заглядывает Валентина Васильевна.
Валентина Васильевна. Ну, что Слава тебе сказал?
Вячеслав (ледяным тоном, не поворачивая головы). Ничего нового не сказал. Что еще?
Валентина Васильевна. Отчего ты так раздражен?
Вячеслав (тем же ледяным тоном). Я, мама, не намерен обсуждать сейчас этот вопрос.
Валентина Васильевна (мягко, просительно) . Пойдем, Слава, ужинать.
Вячеслав. Я не хочу ужинать.
Валентина Васильевна. Ты так бледен сегодня.
Вячеслав (иронично) . Хорошо, я постараюсь изменить цвет лица.
Валентина Васильевна. Но если захочешь, приходи. (Уходит, прикрыв за собой дверь).
Вячеславмедленно, устало встает, подходит к зеркалу и смотрит в него, опершись о его обрамление обеими руками.
В зеркале появляется двойник Вячеславав виде Мертвецав истлевающей одежде; на лице Мертвецапроступает череп, пыльные волосы висят клоками, костлявые руки бессильно опущены. Вячеславв ужасе отшатывается от зеркала.
Мертвец (скрипучим, неживым голосом). Не узнаешь? Ха-ха-ха!
Вячеслав (справляясь с собой, стараясь быть ироничным). Н-нет, почему же?.. Двойника — да не узнать!
Читать дальше