Александр Астраханцев - Звезда полынь

Юрий. Да пусть тонет, раз ему нравится, но я не хочу быть дешевкой в услужении, холуём в этой обжираловке — хочу делать свое.

Вячеслав (усмехается). В Париже, думаешь, по-другому?

Юрий. Может, и так же, но я там еще не был. Поеду, посмотрю. В Москве мне дают божескую цену только иностранцы. Свои — непременно на халяву или подешевке норовят. Потому что как не было, так и нет ни пророков, ни художников в своем отечестве, надо, чтоб тебя признали там— вот тогда они прибегут, хороводы будут водить вокруг тебя, кидаться в очередь… Вернусь, конечно, но вернусь только на коне.

Вячеслав. Тебе что, надо много денег?

Юрий (смеется и грозит пальцем). Поймать хочешь? Не выйдет! Да, хочу, но не затем, чтоб стать сытым — только чтоб не зависеть от них!

Вячеслав. Мне тебя будет не хватать, Деряба. Очень не хватать. Уже не хватает.

Юрий. Я пришлю тебе парижский адрес. Пиши.

Вячеслав. Что письма!..

Юрий. А ты знаешь, твои письма… Не знаю, как сказать… В них столько блеска, столько юмора! И боли… Какие-то они у тебя пронзительные.

Вячеслав. А от тебя дождешься, как же! Одни открытки с пиктограммами. Тебя что, писать не учили?

Юрий. Прости, Вяч, но письма мне не даются. А твои я не выбрасываю — целая папка скопилась. (Он хочет вылить из бутылки в стаканы остатки вина, но бутылка пуста). Смотри-ка, хорошо пошла! Может, еще откроем?

Вячеслав. Давай.

Юрийвстает, уходит за кулисы, приносит следующую бутылку, откупоривает, наполняет стаканы, садится в кресло. Они продолжают не спеша пить вино, и Юрийподливает в пустеющие стаканы. Между тем диалог их на ни секунду не прерывается; при этом становится заметно, что они понемногу пьянеют.

Юрий. Все собирался показать твои письма кому-нибудь из матерых писателей — они ходят ко мне там; только всем некогда. Позволил бы?

Вячеслав. Я не против. Даже интересно!

Юрий. А помнишь наши споры? Я ведь, между прочим, чувствовал в тебе потенциал и все думал: где он, в чем выльется? Ты все ходил, рисовал, но я же видел: не твое это. Про себя-то я всё знал: та тьма предков за спиной — она ж дышит мне в затылок; где-то же они должны были выкрикнуть свое, верно? Мне было шестнадцать, а я понял: не отвертеться, на меня этот крест ляжет! Но ты-то, ты — мне за тебя было обидно: не может, чтоб ушло все в пустоцвет! Наши — помнишь? — острые, как бритва, ощущения — извести на девок, на гнездо, на деньгу? На смысл жизни как-то не тянет. И вот, оказывается, куда выперло: тексты, письма…

Вячеслав (машет рукой) . Да, Деряба, это осколки. У меня в дневниках знаешь сколько наворочено? На всю жизнь хватит расшифровывать. Я роман, Деряба, начал — это будет во! (Поднимает большой палец).

Юрий. Давай, Вяч, раз это твое. Только в нашем возрасте и можно быть гениальным!

Вячеслав. А то, что в письмах — это продолжение наших споров, наши стрелы друг в друга, наши истины — стоят же они чего-то?

Юрий. Стоят. За судьбу, что свела нас тогда! (Поднимает стакан; они с Вячеславомчокаются и выпивают).

Вячеслав. Я же знаю, как они все думали: если двое парней уединяются — не иначе как для чего-то грязного.

Юрий. Да что с них возьмешь?

Вячеслав. Видишь, у тебя все просто, а меня эти их фантазии просто бесят. За них же стыдно.

Юрий. Плюй ты на них! Взглянул — и мимо, пусть живут с тьмой своих низких истин. Они же по телевизору жить учатся, любить — по справочнику, и вкус — соответствующий. Разве духовное родство им — по силам? Их пророки даже искусство понимают как извращенный секс…

Вячеслав. Ты, я смотрю, подковался.

Юрий. Так с кем поведешься…

Вячеслав. Как ты жил в белокаменной?

Юрий. Как все. Я же, как приехал — сразу выставку сделал на Крымском валу, хорошую выставку. А затраты офигенные: аренда, буклет цветной, междусобойчик для приглашенных, — пришлось распродать все лишнее; по дешевке гнал, за десятую часть цены — все на кон поставил. Поверишь ли, после закрытия на бутерброд не было. А куда потом? На улице торговать? И, ты знаешь, ноль внимания. Никто. Вот так. Чувствую, пролетаю. Но был там один член-кор: увидел — ей-богу, обмочился от удовольствия. Смотрю, пробрало. А у него дочка, умненькая такая мартышка, полное извращение женской сути: с дипломом, про искусство ловко чирикает, все-то знает. Ну, я к ним в темпе и пристроился — чего мне терять, верно? Мартышка втюривается в меня капитально. В общем, поженились.