Джон Толкин - Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма

и на острие меча наткнулся.

Тидвальд.

Упырь убит! Удальцу дивлюсь я.

Уж не дарует ли удачу

меч Бьортнота? Вытри от крови

славный клинок, и остынь маленько!

Не для того этот меч ковали.

Слишком щедр ты. Щелчка в затылок

да пинка за глаза хватило б.

Жаль мараться! Их жизнь презренна,

но и подонка б зря не убил я,

а убил — не хвалился б. Трупов

здесь достаточно. Будь он даном,

дело иное; тогда тебя я

сам похвалил бы. А псов поганых,

нечисти гнусной, падали грязной

всюду немало; я ненавижу

всех их — будь он язычник, будь он

окроплен святою водицей.

Ада отродья, дьявола дети!

Тортхельм.

Даны?! Довольно спорить! Скорее!

Как мог забыть я о прочих? Знамо,

неподалеку они таятся,

зло замышляя. Эти звери

нападут на нас из засады,

если услышат!

Тидвальд.

Мой храбрый мальчик,

это были не северяне;

северян тут уж не сыщешь.

Сыты сечей и кровью пьяны,

доверху нагрузив добычей

лодки, в Ипсвиче пьют они пиво,

идут на Лондон в ладьях своих длинных,

пьют здравье Тора, в вине тоску топят,

обречены аду. Эти же — просто

оборванцы, и люд ничейный:

обирают они убитых —

промысел, проклятый Вышним Небом,

мерзко и молвить. Почто дрожишь ты?

Тортхельм.

В путь! Прости мне, Христе, и призри

свыше на подлое наше время!

Громоздит оно горы трупов,

неоплаканных, неотпетых,

а людей, что в нужде и страхе

пропитания тщетно ищут,

превращает в волков отпетых,

чтобы, совесть и стыд забывши,

обирали окоченелых

мертвецов. Мерзкое дело!

Глянь–ка, Тида, на тень в тумане:

третий вор собирает с трупов

подать себе на поживу. Просто

будет прикончить его.

Тидвальд.

Не стоит:

с пути собьемся. Сегодня ночью

мы блуждали уже довольно.

Одинокий, он не опасен.

Приподнимай осторожней тело —

двинемся.

Тортхельм.

Но куда пойдем мы?

Тьма всюду, и трудно будет

выйти к телеге.

Некоторое время бредут молча.

Осторожней!

Обрыв! Отойдем от края. В омут

сверзишься — скорую смерть схлопочешь:

быстро здесь бежит Блэкуотер.

Как болваны бы захлебнулись!

Тидвальд.

Мы у брода; телега близко,

так что мужайся, мальчик. Маленько

пронесем еще — и почти что

половину, считай, стряхнули

с плеч работы.

Проходят еще немного.

О Боже правый,

клянусь головой Эдмунда — владыка

тяжеленек, хоть головы и нету

на плечах его. Положи–ка

тело на землю — телега рядом.

Чай, вокруг уже все утихло;

без помех мы поднимем кружки

за упокой души его. Пряным

пивом нас угощал он! Крепко

прошибало, помню! Струится

пот по лицу; погодим немного.

Добрый эль.

Тортхельм (после паузы).

Я понять не в силах,

как они одолели броды

без долгой драки: следов сраженья

я не вижу. Врагов убитых

груды здесь должны громоздиться.

Тидвальд.

В том–то и дело; увы, друже,

в Мэлдоне ходит молва, что в этом

сам владыка повинен. Властен

был он, горд и горяч, но гордость

подвела его, а горячность

погубила, и только доблесть

восхвалять нам теперь осталось.

Даром броды он отдал — думал,

песни будут петь менестрели

про его благородство. Быть так

не должно было; бесполезно

благородство, когда валит

враг по броду, а в луках стрелы

ждут, невыпущенные, и в силе

уступают саксы — пусть меч их

яростнее языческих… Что же —

судьбу пытал он, и смерть принял.

Тортхельм.

Пал он, последний в роду эрлов,

древле славных владык саксонских;

в песнях поется — они приплыли

из восточных англских владений

и валлийцев ковали рьяно

на наковальне войны. Немало

королевств они захватили,

покуда остров не покорился!

С севера ныне грядет угроза:

ветер войны в Британии веет.

Тидвальд.

То–то продул он нам шею! Так же

простудились и те, кто прежде

эту землю пахал. Поэты

пусть поют, что придет на ум; пираты ж.

пропадом пусть пропадут! Поделом им!

Пахарь убогий скудную землю

потом праведным поливает —

но приходит захватчик злобный,

и ограбленным остается

умереть и ее удобрить,

жен и детей оставив рабами!

Тортхельм.

Этельреда не так–то просто

победить — Виртгеорн равняться

с ним не мог бы; ему не чета он!

Да и Анлаф этот Норвежский

тоже не Хенгест с Хорсой.