Дмитрий Мережковский - Будет радость (пьеса в 4-х действиях)

Федор. Какая вы странная! Как будто что-то знаете, и не хотите сказать…

Катя.Не умею… и не знаю. Слышу звук сквозь стену, но еще не понимаю азбуки.

Федор.А все-таки спасибо, Катя!

Катя.За что?

Федор.За стук. Когда долго сидел в одиночной камере и стук услышал, то радостно: значит не один.

Катя.Вы тоже странный. Вы, может быть, не то, чем кажетесь.

Федор.О, если бы, если бы так, милая! Зарница моя, тихая, вещая, грозная…

Катя (вставая). Не надо… не говорите…

Федор.Молчание? Silentium?

Катя.Да. Silentium.

Федор целует у Кати руку. Из двери на террасу выходит Татьяна Алексеевна и идет в сад. Катя не видит ее; потом, вдруг, обернувшись и увидев, проходит быстро мимо нее, склонив голову. Татьяна Алексеевна следит за нею пристально, пока она не уходит; потом взбегает на террасу, гасит лампу, запирает на ключ стеклянную дверь и возвращается в сад к Федору. Но темнеет, зарницы ярче, и кое-где, вдали, за рекою, огни лесных пожаров рдеют, как красные точки. Оттуда же, из-за реки, доносятся пьяные песни под звуки гармоники.

Татьяна.Ты опять с ней? О чем?

Федор.Тише… Слышишь?

Татьяна (оглядываясь и прислушиваясь) . Нет никого. Он у Гриши во флигеле; Катя прошла к себе; Мавра спит. Разве старуха с Пелагеей? Да нет, завтра праздник – ночуют в обители… Никого… Не бойся.

Федор.Да, верно, почудилось, у страха глаза велики… А знаешь, Таня, ведь бабушка следит за нами.

Татьяна.Знаю. Ходит по пятам, как тень, подслушивает, подсматривает. Слепая, а видит все. Страшная… Ну, да все равно. Когда я с тобою, мне все – все равно… О чем же ты говорил с Катей?

Федор.Тоже за нами следишь, как бабушка?

Татьяна.Берегись, Федя: Катя не то, что я, – с ней шутки плохи.

Федор.Ревнуешь?

Татьяна.Как грубо!

Федор.И – «ах, как некрасиво»?

Татьяна (кладет ему руки на плечи). Федя, зачем?.. Ну, зачем, милый?.. Ведь уже недолго нам. Может быть, в последний раз… Ведь скоро уедешь?

Федор.Скоро.

Татьяна.Когда?

Федор.Не знаю. На днях.

Татьяна.Может быть, лучше – мне?

Федор.Ты все равно не уедешь.

Татьяна.Да, не могу. Говорю, что уеду, и вот не могу. А ты можешь?

Молчание.

Федор.Таня, чем это кончится?

Татьяна. Не знаю. Мне все равно.

Федор вынимает револьвер. Татьяна хочет отнять, он не дает и прячет.

Татьяна.Дай же, дай! Ты мне обещал, помнишь?

Федор.Пустяки, ребячество! Чем бы ни кончилось, только не этим. Ношу с собою, балуюсь и знаю, что ничего не будет. Как вот в гимназии мы все, мальчишки, были «А. М»·– «анархисты мистики» и носили с собою по браунингу. Нет, Таня, не бойся: не годимся мы с тобою в трагедию. Ты не Федра, а я не Ипполит. [16]Будущий психиатр и бывшая актриса – хорошая парочка! Ничего не будет. С такими, как мы, никогда ничего не бывает, кроме пошлости. Было, как бы не было. Мало ли в жизни гнусностей? Не пойман – не вор. Потихоньку да полегоньку, разъедемся и забудем, привыкнем, обтерпимся. До свадьбы заживет. Было, как бы не было…

Татьяна.Не мучь меня, Федя! Устала я, ох, как устала.

Хочет обнять его. Он отстраняет ее.

Федор.И за что, за что ты меня?..

Татьяна.Вот даже слова сказать не хочешь… За что полюбила? За правду, Федя, за то, что ты черту смотришь прямо в глаза.

Федор (усмехаясь). А-а! «Дерзновение»?

Татьяна.Ну, что же, смейся! Мне все равно, мне все равно…

Федор.Я не смеюсь, а корчусь… не бойся, от своей собственной пошлости… Ну, а еще за что?

Татьяна.Еще за муку, Федя.

Федор.Дездемона! «Она меня за муку полюбила». Ты Дездемону [18]играла на сцене?.. За муку, да, это, пожалуй, вернее. Жалеешь. Вы все жалеете. Нет такой гнусности, на которую женщина не пошла бы из жалости… А его не жалеешь?

Татьяна.Не надо, Федя, милый, не надо! И без того муки довольно…

Федор.А мне сегодня снилось опять… все одно и то же снится: будто бы мы с тобою… и он тут же рядом, но мы его не видим. Только знаем, что он смотрит на нас, – и все-таки…

Татьяна.Не надо! Не надо! Я с ума сойду…

Федор.А ты что думаешь? Да если б не сошли с ума, разве могли бы жить с эдаким ужасом? Ведь, я же его любил… и сейчас люблю… Его люблю и тебя вместе… Но тебя не любовью, не жалостью, а вот этим ужасом. Ужас, а все-таки, все-таки… И чем больше ужас, тем сильнее вот это, чего сказать нельзя… (Обнимает ее).