Юрий Божич: Тень от носа (трагифарс)

Патрисия. (робко). И перетягивали канат?

Одетта. Да! Откуда вы знаете? Это так зажигательно! Я сама участвовала, за команду… как же ее… у них еще есть сказка такая… круглая такая…

Франсуа. Матрешка, мадам.

Одетта. Нет. Матрешка — это…

Франсуа. Тогда колобок. Мой дед, мадам, состоя в довольно близком родстве с военным атташе в дипломатической миссии Мориса Палеолога, после поражения от немцев при Шарлеруа…

Одетта. Репка! Я выступала за команду " Репка"! Передо мной стоял такой крупнопанельный экземпляр! Редкая особь, в заячьем треухе, с косой… как это…

с косой..

Франсуа. Наперевес, мадам. Мой дед, будучи…

Одетта. С косой саженью в плечах! Уж он так тянул, так тянул! Чуть подлец не раздавил меня. Грудь балконом, курчавая…

Патрисия. А потом вы лазали на столб, да?

Одетта. (как бы смутившись). Ну, я бы, положим, не называла это столбом, хотя размеры и устремленность ввысь, действительно…

Патрисия. Он был скользкий, обледенелый…

Одетта. Нет, ну, насчет обледенелости, мадам, — это вы, конечно… это… Разве что в смысле твердости, несокрушимости…

Патрисия. И завладели сафьяновыми сапожками…

Одетта. Как это — завладела! Он сам мне их подарил. При этом тряс головой и все повторял: жевуземка, жевуземка… О - очень хорошо говорил по-французски! Даже когда тащил меня из проруби — только, только по-французски: жевуземка, бля, жевуземка, еп… Русские, мадам, они такие полиглоты… Он отпаивал меня водкой. То есть вначале он меня поил, потом я провалилась, а потом он меня отпаивал. В два раза дольше, чем поил.

Патрисия. (с тихим обреченным стоном). Все совпадает, это она, алкоголичка!..

Раздается телефонный звонок.

Франсуа. (снимает трубку). Замок мсье Бертильона… Мое почтение, святой отец… Да, конечно… Конечно… Всего доброго, святой отец. Да, ждем. (Кладет трубку, Катрин.) Это господин кюре, мадам. Обещает быть через часок.

Катрин. (настороженно). Зачем?

Франсуа. Он говорит, что для успеха таких мероприятий, репетиция — первейшее дело.

Катрин. Каких еще мероприятий? С тех пор, как он покрестил сына органиста под именем Арлекин, я его боюсь. Каких, черт возьми, мероприятий, Франсуа?

Франсуа. Э, погребального свойства.

Катрин. Боже мой, я совсем забыла!.. Число! Какое сегодня число, Франсуа?

Франсуа. Двенадцатое, мадам.

Катрин. То есть завтра… Но как он догадался?

Франсуа. Мсье Бертильон сам известил его об этом в высшей степени скорбном событии.

Катрин. (удивленно). Значит, он все знал?..

Франсуа. Я полагаю, мадам, что в отличии от жизни смерть не может быть вечной тайной.

Катрин. Да, видно, самое трудное в нашем мире — поддержание иллюзий, этих голограмм, вымощенных изнутри сладкой пустотой, этих каверн, повествующих о здоровье, этого ликующего вакуума, этого единственного ничто, способного таить в себе всю полноту существования… Я ведь хотела как лучше. Даже траур не носила. Вернулась из Нанта, сказала с улыбкой: седьмое место в марафоне и третье — в заплыве моржей. Знал бы кто, чего мне это стоило. На девять дней она у меня азартно сражалась в лаун-теннис и очертя голову носилась на горных лыжах. На сорок — азартно фехтовала, скакала на лошади и даже выходила на ринг.

Франсуа. О ком это вы, мадам?

Катрин. О моей матушке. Она скончалась ровно год назад. Но я боялась сообщить об этом мсье Бертильону. Потому что она должна была оставаться здоровой и следить за каждым шагом этого обалдуя. (Указывает на Мишеля.) Я обещала это мсье Бертильону. (Резко наскакивая на Мишеля, вынуждая того пятиться за фигуру слесаря.) Ты! Ты попрал все! Втоптал в грязь! Ты приперся сюда с этой потаскушкой — такой дешевой, что ее даже в ломбард не заложишь.

Одетта. Много вы, мадам, понимаете в ломбардах!

Катрин. (Мишелю). Кто тебя сюда звал? (Оказавшись возле Франсуа, резко выдергивает у того из кармана газету и начинает хлестать Мишеля по щекам, тот пытается закрыться руками.) Кто (хлясь) тебя (хлясь) сюда (хлясь) звал? (хлясь)

Мишель. Господа! Она спятила!..

Катрин. Это — мать? (Указывает газетой на Одетту.) Значит, это — мать?! (хлясь-хлясь - хлясь) Как (хлясь) ты (хлясь) посмел? (хлясь)

Мишель (прячась за массивную фигуру слесаря). Господа! Она…

Катрин. Ты должен был молчать и сидеть дома. (Газета со свистом проносится мимо цели.) Сидеть и молчать!

Слесарь Мадам, чуть левее

Катрин снова промахивается.

Мишель. Господа, я хочу, чтобы вы все…

Слесарь. Теперь — правее, мадам.

Катрин. Тебя никто не звал!