Александр Брагин: Гейдельбергские влюбленные

Затем Никита Никитович вызвал на перепляс Льва Сидоровича. Тот вызов принял. Никита Никитович скинул пиджак, Лев Сидорович освободился от мундира с эполетами. И принялись они отчаянно дробить и крутиться, выкидывая коленца. Никита Никитович переплясал Льва Сидоровича, за что Лев Сидорович одарил его саблей.

Позже вновь кричали "горько". И палили пушки.

После всего студенты и гимназистки выстроились в хор и пропели родителям величальную, а молодым заздравную песню. И Дарья Кирилловна повела Дормидонта и Машеньку в опочивальню.

Рассказчик(поет):

Знакомая нам комната на Крестовской. Тот же широкий, изрядно облысевший диван.

Дормидонт просыпается, вскакивает и никак не может понять — отчего он здесь? Оседает на диван, закрывает глаза. Долго и с упорством обшаривает воздух вокруг себя и чмокает губами… Вновь распахивает глаза. И тут же с испугом зажмуривается. Наконец, решительно встает.

Сдергивает скатерть со стола. И отовсюду стаскивает в нее свои вещи: полагаю, всем известен гардероб студента, от веку он почти не изменился. Вещи собраны. Узел завязан.

Дормидонт, успев повеселеть, взваливает узел на плечо и покидает квартиру.

Рассказчик: Ни за что на свете Дормидонт не мог признать всё, так удачно произошедшее, лишь сновидением, то есть совершенным вымыслом. Доводы разума — к прискорбию — были здесь неуместны. И потому, даже на малую толику не поколебавшись, он в восьмом часу с узлом и охапкой чайных роз, которые не без симпатии сторожа срезал в ботаническом саду alma mater, постучался в дверь на Воскресенском проспекте. И прислуга ему отворила.

Гостиная в доме уездного чиновника среднего достатка. На лицевой стене искусная копия картины "Три богатыря". Дарья Кирилловна в чепце и халате за легкими гимнастическими упражнениями. Лев Сидорович в штатском платье, расхаживая из угла в угол, репетирует какую-то особо патетическую речь.

Дарья Кирилловна по утрам с вопиющим упрямством изнуряла себя упражнениями по аглицкой системе. О пользе их извольте решать сами. Льва Сидоровича никогда не занимали подобные глупости, он презирал гимнастику. И перед тем, как отбыть на службу, он обычно готовился к событиям грядущего дня. Вот и нынче Лев Сидорович репетирует предполагаемую речь в суде по поводу торжества на рождение младенца у секретаря суда.

Дормидонт уверенно вошел в гостиную. Сбросил узел. Подлетел к ручке маменьки. И преподнес ей цветы. За которые Дарья Кирилловна его расцеловала. Поклонился папеньке и пожал протянутую Львом Сидоровичем руку.

Ни Лев Сидорович, ни Дарья Кирилловна не удивились появлению в их доме и в столь ранний час незнакомого юноши. Семья была гостеприимной, и у них постоянно и подолгу, то есть попросту годами, гостили родственники, которых супруги, как ни пытались, не сумели перечесть, а потому усвоили, что их — тьма египетская. Теперь уже обитал один — кузен Дмитрий, студент Александровского технического училища. Сегодня он ни свет ни заря сбежал в свои обожаемые механические мастерские.

Хозяева предложили гостю поудобнее устраиваться в кресле, а сами предпочли венские стулья возле овального обеденного стола.

Дормидонта ничуть не смутило, что эту комнату, пусть и просторную, вряд ли даже с натяжкой можно было поименовать залом. И обставлена она, ну, совершенно не так! И на Льве Сидоровиче всего лишь партикулярное платье!

Вы не забывайте, что Дормидонт пылкий влюбленный, да еще, как ему кажется, счастливый. И чего нет в действительности, то без особых усилий доделывает воображение.

Взаимное молчание затягивалось.

Каждый изводил себя вопросом, который сам же и полагал непристойным. Лев Сидорович желал знать: не отпрыск ли перед ним Марьи Феоктистовны?

Дарья Кирилловна: не крестник ли это Аполлинария Семеновича?

А Дормидонт: где его законная половина, сиречь-жена?

Первым не выдержал Дормидонт. Он поднялся, помялся и сел. Затем встал Лев Сидорович. И уже занес палец вверх. Но Дарья Кирилловна предусмотрительно дернула его за рукав. И супруг с облегчением опустился на венский стул.