Эльфрида Елинек: Клара Ш.: Музыкальная трагедия

Клара(отворачивается и закрывает лицо руками). Вы просто убиваете меня, когда говорите так, Комманданте!

Комманданте.Моя скандально известная комната Леды ожидает вас. Равно как и мой маленький королек, mon petit prince. И вы знаете, что я имею в виду. А если нет, почитайте соответствующую литературу! Вам продемонстрировать состояние, до которого вы его довели своим упрямством? (Его рука роется в ширинке. Клара вновь закрывает лицо.)

Клара(почти в истерике). Нет! Умоляю! Нет!

Комманданте.Кроме того, специально для вас заказаны горы немецкой жратвы. Кислая капуста! Если вы меня не убьете, меня доконает эта снедь. А еще могу предложить вам мой забористый снежок (стучит по коробочке с кокаином).

Клара.Нет. Никогда не поступлюсь дивной ясностью своего немецкого духа, не дам замутить его дьявольским дурманом.

Комманданте.Могу ли я из этого заключить, что так проявляется энергия, которая будто бы крайне необходима творческой личности в жизни? Ведь говорят же: искусство неотделимо от жизни, они вроде дуэта.

Клара.Моя энергия, без которой я не стала бы немецкой пианисткой — в изначальных яростных диссонансах детства!

Комманданте.Это также печать творческой натуры, на ней лежит тень страдания. Вот я, как ни верти, великий писатель, и из моих бездн вырывается дикая страсть, не поддающаяся обузданию. Из тех же бездн — правда, гораздо реже — пробивается человеческое чувство сострадания, но по своей мощи оно не идет ни в какое сравнение с инстинктом. Во мне больше дьявола, чем в вашем Роберте.

Клара.Нет, в Роберте больше. Сначала свет жизни у меня отнимал отец, теперь над ней тяготеет проблема партнерства. Просто человек бежит от этих превратностей, как от чумы, художник же ищет их, чтобы они оставили свою печать на его творении. Это называют глубиной произведения. В женском творчестве это размывается. С рождением детей глубина исчезает. (Она задумчиво смотрит куда-то вдаль, ослабляет объятия, ребенок вырывается, бежит к Комманданте и прижимается к нему. Тот хрипит и принимает лекарство из рук Аэли. Она знаками призывает девочку плотнее прижаться к Комманданте и показывает, как. Он, тяжело дыша, трется о Марию. Луиза бросает на них ревнивые взгляды и впивается зубами в цветущую ветку алтея, до этого момента она сидела в сторонке и обжиралась икрой.)

Аэли.Луиза Баккара от ярости уже принялась за цветы.

Луиза(пытается приблизиться к Комманданте, но Аэли встает у нее на пути). Страсть этой ночи бросает нас в объятия друг другу, Комманданте!

Аэли.Сейчас полдень. (Д'Аннунцио и девочка стонут. Ее мать, Клара, в изящной позе стоит у окна и смотрит — ну, прямо-таки Миньона — в неведомую даль, помавая руками. Она не видит, что вытворяет ее дочь.)

Клара.О, Германия! Германия! Какие дали разделяют нас, моя отчизна. Зато сейчас я поведаю кое-что из моей богатой событиями жизни.

Луиза(корчась от злобы и ревности). Еще не поздно унести ноги, пока не начала расплетаться германская судьба. Судьбы немецких творцов и творчих страшно тягомотное дело. (Д'Аннунцио делает знак Аэли, чтобы та отвлекла внимание Клары от дочери, с которой он лижется. Аэли мгновенно соображает, идет к окну и полупритворным-полуискренним жестом солидарности кладет руку Кларе на плечо и слегка прижимает ее к себе.)

Клара(горестно, почти плача, напыщенно). Эта ужасная чужбина будоражит все мое существо! О, природа! Каждая ночь поистине чревата чудесами. Вечные силы гармонии правят меж землею и звездами. (Аэли утешительно, но с легким сердцем похлопывает ее по спине и за ее же спиной поглядывает на Луизу и театрально вращает глазами, давая понять, насколько Клара действует ей на нервы. Луиза жестами выражает полное согласие.) О, природа. Величайшие из страхов мужчины — страх перед природой и страх перед женщиной. Но еще страшнее для него собственное тело. (Блеющий смешок Комманданте, который прижимается к девочке и трется об нее, не замечаемый Кларой. Аэли за ее спиной пожимает плечами, продолжая гримасами разговаривать с Луизой.) Ландшафты жуткого страха в отмерших головах мужчин. Черный день природы, только его и видит мужчина, воплощая в своем творчестве. Старые бюргерские бредни о голове как вместилище гения. (Теперь она говорит с неподдельным чувством.) Пустая блажь! Мания величия! Темный лабиринт! Тяжкий груз головы, который надо тащить и тащить. Нескончаемый безумный поиск чего-то небывалого, еще не изреченного, не написанного, не озвученного. Не-по-вто-ри-мость! (Ее подташнивает, она прерывается. Аэли рассеяно гладит ее по голове.) И они уже не могут говорить ни о чем ином, все твердят свое и твердят… Неутолимая жажда уникальности… высвобождает энергию, и машина искусства крутится, крутится, крутится…