Педро Кальдерон де ла Барка: Стойкий принц

Марш во весь опор за ними!
Мавры в бегство обратились!

Очищают поле, в трупах
Человеческих и конских.

Но скажи мне, где Фернандо?
Отчего его не видно?

Он увлекся так погоней,
Что исчез вдали бесследно.

В путь, на розыски, Кутиньо!

Я с тобою неразлучно.

Ты остался посредине [11] Ты остался посредине… — На зависимость этого монолога Фернандо от романса великого испанского поэта XVII века Луиса Гонгоры в специальной научной литературе уже указывалось. С несколько вольным переводом романса Гонгоры, сделанным К. Пальмонтом, можно познакомиться в книге: Кальдерон, Сочинения, изд. М. и С. Сабашниковых, М. 1902, стр. 550–554.
Всеми брошенного поля.
Эту братскую могилу
Я б назвал театром смерти.
Ты один как перст остался
Средь покинутого поля.
Прочие в твоем отряде
Наголову все разбиты.
Ты остался, потому что
Конь твой, весь в крови и мыле,
Пав, тебя отдал мне в руки
Как военную добычу.
Я горжусь и рад поимке
Более, чем если б поле
Было красно не от крови,
А покрыто сплошь гвоздикой.
Радость эта заглушает
Боль от вида стольких бедствий.
Опьяневши от победы
Над тобой, когда ты сдался,
Из неисчислимо многих
Лошадей освобожденных,
Под седлом, но без хозяев,
Завладел я этим чудом.
Это, судя по породе,
Помесь пламени и вихря,
Белизна ж на мысль наводит
О ее родившем снеге.
Конь тот молнией мелькает,
Легким вихрем конь несется,
Конь плывет, как белый лебедь,
Гибкою змеею вьется.
Это мужество и гордость
С красотой в соединенье.
Ржанье обличает силу.
Севши на него с тобою,
Понял я, чей конь под нами.
Он, морской ладье подобный,
Вынес нас из моря крови.
Вот без сил он растянулся
От тоски и утомленья.
Знать, чутьем он понял что-то,
Что-то про себя подумал:
«Мавр на мне сидит печально,
Веселится португалец.
Неужели, конь арабский,
Я душой такой предатель?
Не ступлю ни шагу дальше,
Грохнусь ниц и лягу наземь».
Но скажи мне, бедный пленник,
Отчего ты безутешен?
Только горечь ли плененья
Исторгает эти вздохи?
Может, мне в борьбе с тобою
Посчастливилось недаром?
Может, ты до нашей встречи
Сам от скорби обессилел?
Тот в предвиденье неволи,
Кто со стойкостью мужскою
Долго так со мною дрался!
Не таи греха, откройся!
Вот увидишь, будет легче.
Но поторопись, покамест
Мы не в португальском войске.
Что тебя томит и мучит?
Может быть, прямой виновник
Выпавшей тебе невзгоды,
Я в одно и то же время
Поддержать тебя сумею,
Устраню причину вздохов,
Если это устранимо.

Ты бесстрашен, португалец,
И в такой же мере вежлив.
Ты сразил меня словами,
Как сразил своею шпагой.
Жизнь моя с минуты сдачи
Вся тебе принадлежала,
А теперь в придачу к жизни
Душу ты мою присвоил.
Ты меня осилил дважды —
Обхожденьем и оружьем,
Так как ты попеременно
То жесток, то милосерден.
С этих пор в двойном плененье
Весь я твой душой и телом.
Побужденный состраданьем,
Хочешь знать ты, португалец,
Отчего я так печален
И о чем вздыхаю горько.
Знаю я, что в пересказе
Человек отводит душу.
В откровенности свободной
Каждый ищет облегченья.
Но предмет моих страданий
Жизни для меня дороже;
Грусти уменьшать не жажду,
Чтоб ее не обесценить.
И, однако, я в неволе —
Я слуга, а ты хозяин.
То, что ты узнать желаешь,
Расскажу я, повинуясь.
Мулей-шейх я прозываюсь,
Короля племянник в Феце.
Род наш княжеского званья,
Воеводами известен.
Видно, детищем несчастья
Был я с первых дней рожденья,
Был я как бы в руки смерти
Принят на пороге жизни.
Чтобы ты во всем объеме
Это утвержденье понял,
Сообщу тебе подробно,
Где я и когда родился.
Хельвы [12] Хельвы — одна из транскрипций названия острова Джерба (залив Габес в Средиземном море), возле которого в начале XVI в. произошло несколько кровопролитных сражений испанцев с турками и маврами. Упоминание этого сражения в пьесе является одним из примеров допускаемых Кальдероном анахронизмов. , место избиенья
Вашей силы португальской,
Были родиной моею
В год, когда вы их лишились.
Я еще ребенком малым
Поступил на службу к дяде.
С этой-то высокой чести
Начались мои несчастья.
В Феце, рядом с нашим домом,
По соседству проживала
Та, на красоту которой
Не устану я молиться.
И судьба жилища наши
Так удобно разместила,
Чтоб тесней ко мне приблизить
Смерть и место погребенья.
Нас воспитывали вместе.
Нет, не молнии ударом
Было это увлеченье —
Скрытым, робким и стыдливым
И несовершеннолетним.
Но ведь чем необъяснимей
Чувство в детстве, тем сильнее.
Беспрерывностью паденья
Капля пробивает камень.
Так мольбы мои и слезы
И упорство поклоненья
Путь к ее душе прорыли,
Как алмаз неумолимый.
Наконец ее я тронул
Верностью и добротою.
Но, увы, недолго длилось
Наступившее блаженство.
Я уехать был обязан.
Дело все в отъезде этом.
Пользуясь моей отлучкой,
К ней другой жених явился.
Он доволен, я несчастен,
С ней он, я в разъединенье,
Я в плену, а он на воле,
Он мой жребий уворует,
Мне не воротить покражи.
Вот узнал мою ты повесть
И причину вздохов знаешь.