Иоганн Гете - Клавиго

Мари.Как вы жестоки!

Софи.Выслушай его, прошу тебя, выслушай!

Жильбер.Твой брат вынудил Клавиго написать объяснение, оправдывающее тебя в глазах света, но это-то нас и погубит.

Буэнко.Почему?

Мари.О, боже!

Жильбер.Клавиго написал объяснение в надежде растрогать тебя. Если это не удастся, он пойдет на все, чтобы уничтожить бумагу, он может это сделать — и сделает. Твой брат собирается, вернувшись из Аранхуэса, немедленно напечатать и распространить сей документ. Боюсь, если ты станешь упорствовать, он никогда оттуда не вернется.

Софи.Жильбер, милый!

Мари.Я умираю!

Жильбер.Клавиго не допустит распространения этой бумаги. Ежели ты отклонишь его предложение, он, как человек чести, будет драться с твоим братом, и лишь один из них останется в живых. Умрет твой брат или выйдет победителем, он все равно погиб. Чужеземец в Испании! Убийца предпочтенного царедворца! Сестра! Весьма похвально чувствовать и мыслить столь благородно, но губить из-за этого себя и своих близких…

Мари.Софи, посоветуй, как мне быть, помоги мне!

Жильбер.Буэнко, что вы можете возразить мне?

Буэнко.Он не посмеет, он слишком дорожит своей жизнью, иначе он не написал бы этой бумаги, иначе не просил бы руки Мари.

Жильбер.Тем хуже. Он сыщет сотни наемников, готовых по его коварному наущению убить нашего брата. Буэнко, ведь ты уже не ребенок. Разве каждый придворный не держит про запас наемного убийцу?

Буэнко.Король всемогущ и великодушен!

Жильбер.Что ж, в добрый час! Попробуйте проникнуть сквозь все стены, что окружают короля, сквозь стражу, сквозь все, чем эти придворные льстецы отгородили монарха от его народа, и спасите нас! Кто там пришел?

Входит Клавиго.

Клавиго.Пустите! Пустите меня к ней!

Мари вскрикивает и падает в объятия Софи.

Софи.Ужасный человек! В какое положение вы нас поставили?

Жильбер и Буэнко подходят к ней.

Клавиго.Да, это она, она! А я — Клавиго! Дорогая, если вы не хотите и глаз на меня поднять, то хоть выслушайте меня! В то время, когда Жильбер радушно принял меня в свой дом, я был бедным, безвестным юношей, сердце мое разгорелось неодолимой страстью к вам, но разве была в том моя заслуга? Не объяснялось ли это скорее сродством душ, тайной склонностью сердец, ведь и вы не остались безразличны ко мне, и вскорости я льстил себя надеждой целиком завладеть вашим сердцем. А теперь — ужели я не прежний Клавиго? Отчего я не смею надеяться, отчего не смею просить? А если бы друг или возлюбленный, которого долго считали погибшим во время опасного и неудачного морского плавания, внезапно возвратился и, спасенный, упал к вашим ногам, неужто вы не открыли бы ему объятий? Разве море, по которому носило меня все это время, было менее бурным? Разве наши страсти, с которыми мы всю жизнь принуждены бороться, не страшнее, не безжалостнее волн, уносящих несчастного вдаль от родных берегов? Мари! Мари! Неужто вы ненавидите меня, ведь я никогда не переставал любить вас! Даже в вихре жизни, внимая обольстительным напевам тщеславия и гордости, я вспоминал те блаженные дни, что я, счастливый своей скромной долей, проводил у ваших ног, дни, когда мы видели перед собою путь, усыпанный розами! Почему же вы не хотите быть со мною теперь, когда могут осуществиться наши надежды? Неужто вы не пожелаете наслаждаться жизнью лишь потому, что в нашей любви был этот перерыв, краткий и мрачный? Нет, дорогая, поверьте, самые светлые радости в этом мире не бывают безоблачны. Даже наивысшее блаженство нарушают удары судьбы или собственные наши страсти. Стоит ли сокрушаться о том, что у нас все было как у других, стоит ли самим карать себя, отвергая возможность вернуть былое, покончить с семейным разладом, вознаградить мужественный поступок благородного брата и на веки вечные составить счастье друг друга? Друзья мои, коих я не достоин, друзья мои, вы должны быть мне друзьями, ибо вы в дружбе с добродетелью, к которой я отныне возвращаюсь, поддержите же мои мольбы! Мари! (Падает к ее ногам.) Мари! Ты не узнаешь моего голоса? Не слышишь, как бьется мое сердце? Мари! Мари!

Мари.О Клавиго!

Клавиго (вскакивает и в восторге покрывает ее руку поцелуями). Она простила! Она любит меня! (Обнимает Жильбера и Буэнко.) Она еще любит меня! О Мари, сердце мое говорит мне об этом! Если бы я у твоих ног молча выплакал свою боль, свое раскаяние, ты и без слов поняла бы меня, как я понял, что прощен, хоть ты и слова не проронила. Нет, сродство наших душ не распалось, они внимают друг другу, как и прежде, когда ни слова, ни звука не нужно было, чтобы понять самые тайные порывы. Мари… Мари… Мари…