Николай Коляда - Уйди-Уйди

АНЖЕЛИКА. Видит. Иди.

ЕВГЕНИЙ. Пойду. (Пауза.) На КПП сегодня наши ребята дежурят, я там оставил «гражданку» свою у них, я притащу её тебе сюда, тут много барахла, пусть лежит, а? Я сбегаю быстро, принесу? Ну, чтоб ты не думала, что я непостоянный или другую девушку найду. Нет. Не найду. Любовь до гроба, милая радость, солнце. В самоволку ходить, «гражданка», чтоб патрули не докапывались, а? Принесу? А то в «каптерке» найдут, придерутся. Милая моя! Я мечтаю, как скоро сниму с себя эту фигню и мы пройдемся с тобой по улицам, чтобы всё у нас было бы — чётко. Можно? Тут так много всего, мой портфельчик не помешается. Можно? Чтоб уж, начать, так сказать, а?

АНЖЕЛИКА. Чего начать?

ЕВГЕНИЙ. Ну, нашу совместную жизнь.

АНЖЕЛИКА. Ну, тащи, чего скажешь-то? Тащи. О, горе.

ЕВГЕНИЙ. Да что, что?! Смотри, я какой: я ведь не принёс без спроса, спросил — теперь принесу. Там у меня трусы есть, кстати.

АНЖЕЛИКА. Ну и чего?

ЕВГЕНИЙ. Ну, ты же говорила, что тебе чётко, когда я в трусах. Для меня желание дамы — закон! (Смеётся.)

АНЖЕЛИКА. (Вздохнула.) Опять смеётся чего-то. Тебе зубы надо чистить чаще, раз ты так смеёшься много, а то они у тебя нечистые.

ЕВГЕНИЙ. Понял. Конечно, буду, милая. Чаще буду, дорогая. У меня там и зубная щётка есть. В портфельчике. Трусы, и зубная щётка, и гражданка.

АНЖЕЛИКА. Тащи сюда свои трусы.

ЕВГЕНИЙ. Я пойду. Пойду — туда и назад. Быстро. Я в «самоволке», мне к отбою надо в казарму. Вечерняя поверка.

АНЖЕЛИКА. Давай. Я устала сильно, спать лягу хоть потом.

ЕВГЕНИЙ. Да, да, у тебя «больные дни». Ты меня прости, милая, но ещё проблема одна, да? Ребята у меня просили пузырёк, отметить, праздник. Ты мне отольёшь оттуда немного, да? Чтобы только мама не знала, да, радость моя? Они мне все в роте так завидуют, что у меня девушка в городе есть. С хатой, чёткая такая! Отольёшь?

АНЖЕЛИКА. Да отолью. Иди. Придёшь — дам. Иди, а?

ЕВГЕНИЙ. Я быстро! Радость моя! Солнце! (Вышел в коридор, надел шинель, сапоги.) Я тебя даже не поцелую, раз у тебя «больные дни», ага?

Потряс руку Анжелике. Ушел. Она стоит у дверей, молчит.

АНЖЕЛИКА. (Бормочет.) Как ты меня заколебал: милая, солнце, радость, говнюк такой…

Зашла в комнату, где стоят вещи, достала из-под кровати бинокль, смотрит в сторону бани.

Людмила и Валентин сидят за столом. Молчат. Людмила слёзы вытирает.

ЛЮДМИЛА…А вокруг городка и нас — эти домики деревянные: цыганский посёлок. Цыганки не живут в благоустроенных домах, а только в таких, потому что они громко разговаривают и их слышно сквозь стены. Да. Вот они и живут тут. Весь криминалитет собрался. Оружием торгуют, по-моему. А цыганки — наркотиками и самогоном. Как жить, Валентин Иванович? Простите, что жалуюсь. Мне бы вот с кем сговориться, чтобы отойти, в мир иной, так сказать. Я уеду, что ж я себя в гроб кладу? Тише, все, бабушка, молчи, мама тоже! Они спят, забыла. Валентин Иванович, посоветуйте, а?

ВАЛЕНТИН. Что сказать? Тут проблема во мне, с этой болезнью. То есть, мне надо, чтобы моя женщина была бы всегда со мной рядом. Я ведь со своей болезнью даже в больничке лежал. Грубо выражаясь — в дурке.

ЛЮДМИЛА. (Улыбается.) Ну и что? Да сейчас кругом одни дураки, всех в дурку надо.

ВАЛЕНТИН. Как-то всё равно, неполноценный, что ли.

ЛЮДМИЛА. Да ну, Валентин Иванович, не болтайте. Здоровый, красивый мужчина, по вам все женщины сохнут, а вы такие вещи говорите.

ВАЛЕНТИН. Насмотрелся там, в больнице. Всем уколов понаставят, чтоб спали, а они все — просто вповалку друг с другом секс устраивают, содомия какая-то и Гоморра.

ЛЮДМИЛА. Бедный, натерпелись вы, а?

ВАЛЕНТИН. И ещё. Я очень боюсь умирать. Знаете, думаю: как было бы хорошо, если бы наш день смерти был бы определен…

ЛЮДМИЛА. (Улыбается.) Какие-то вы странные вещи говорите, Валентин Иванович…

ВАЛЕНТИН. Нет, я серьёзно. Да, чтобы мы знали: ага, завтра-послезавтра уже помирать. Вот родился, к примеру, а в роддоме мамка моя лежит и беседует с другими женщинами: «Да, мне повезло, мой до восьмидесяти, а ваш?» «А мой скоро помрет, в двадцать лет.» «Ну, плохо, да что поделаешь,» — и вот обсуждают и никто не думает, что это плохо, а что это нормально, что так должно быть и никак иначе, и так живут, и ждут дня своей смерти, спокойно ждут, готовятся и никто не думает, что она придет раньше. Паспорт выдают — а там написано, когда помирать.

ЛЮДМИЛА. (Улыбается.) Какой вы романтичный, необычный, Валентин Иванович, я таких людей просто никогда в жизни не встречала…