Валентин Азерников - Гражданский иск

Скворцов а. Вы сами, лично, пробовали его?

Ирина Михайловна. Я – нет, но…

Скворцова (перебивает). Поэтому вы вон – живы и здоровы, а он…

Ирина Михайловна. Но это, может, просто совпадение, не более. «После» не значит «из-за».

Скворцова (не поняла). Чего?

Ирина Михайловна. В юриспруденции принцип такой: если одно действие происходит после другого, это еще не значит, что оно вызвано именно им.

Скворцова. Принцип? А отраву в реку сливать – это что – тоже такой принцип?

Черебец. Слушайте, зачем вы глупости чьи-то повторяете? Я, конечно, понимаю, у вас горе, и мы от всей души сочувствуем, – но зачем же обвинять кого-то? От этого же никому не легче.

Скворцова. А кому должно быть легче? Кто ради рубля город отравил? Им, что ли? Вы знаете, что народ про них говорит?

Черебец. Что?

Скворцова. Жаль, послушать некому. Оттуда не услышишь.

Черебец (недоуменно). Откуда – оттуда?

Скворцова. Из Москвы. Натворил делов – и от греха подальше. Пусть, мол, другие расхлебывают. Красиво. А еще депутат был.

Черебец. Вы про кого это?

Скворцова. Про директора их, про кого же. Воистину с глаз долой – из сердца вон. Чтоб и не вспоминать, не дай бог.

Черебец. Что за глупости, это ерунда.

Скворцова. А вы почем знаете?

Пауза.

Бутов. Я – директор завода.

Скворцов а. Вы?! (Смотрит на Наташу.) Но…

Бутов. У нее фамилия матери.

Скворцова (Наташе). Извините, нехорошо-то как… Мы к вам лично – никаких претензий. И Алеша все спрашивал. (Бутову.) А вы… Дочь… за вас грехи… Вы в реку – как в помойку, а она – ночами… (Задумывается на миг, потом – Наташе.) Значит, вы знали про эту отраву?

Наташа. Да что вы!

Скворцова. И молчали? (С горечью.) Что ж не сказали, мы б – в Москву. Может, там противоядие какое. Может, успели б. А вы – молчком. Нешто отца покрывали?

Ирина Михайловна. Как вам не стыдно! Вы ж сами, только что…

Скворцова (не слушая ее). А наши еще удивлялись все: чего это, говорят, она так хлопочет, не отходит, чего это ей вроде как больше всех надо? А вы вон что – отца покрывали. Чтоб под суд не пошел. Эх, милая, рано начала. Это нам кривить, мы – гнутые-перегнутые, все бочком норовим, а ты-то куда? Тебе еще прямиком, по совести, успеешь еще нахитриться…

Черебец. Знаете что? Вы это прекратите. У вас горе, с вас спроса сегодня нет, но если будете продолжать в этом духе, то за клевету – знаете что полагается?

Ирина Михайловна (Черебцу). Перестаньте.

Скворцова (достает из сумки плюшевого мишку, подчеркнуто аккуратно кладет его на стол Наташе). Вот – твой. С ним так и помер. (Заплакала тихо, пошла в прихожую, взяла пальто и, не надев его, вышла, осторожно прикрыв дверь.)

Все молча стоят, не глядя друг на друга.

Черебец. Бред какой-то. (Наташе.) А он вообще что – почечник?

Наташа не ответила.

Теперь всех собак вешать будут. Ну и денек. Час от часу не легче. (Бутову.) Надо бы как-то эти слухи – в зародыше. Может, в газету статью? А? Поговорить с Румянцевым?

Бутов молчит.

Ну ладно, этим я уж сам займусь. Потом. Не будем омрачать последние дни. (Смотрит на Наташу.) Слушай… Это… Что я хотел сказать?… А, квитанцию давай. Документ все же. Деньги мы тебе к отъезду вернем.

Наташа. Я не еду.

Черебец. Как не едешь?

Бутов смотрит на Наташу. Она отвечает как бы Черебцу, но видно: через него – отцу.

Наташа. Я остаюсь.

Черебец. Из-за нее, что ли? Так она сгоряча. Она не понимала, что говорит. И даже она признала: что могла, ты сделала. Чего ж корить себя? У каждого врача бывает. Все мы смертны. А у него – почки. Вода-то была тогда – плюс десять. Для моржей. Знал ведь небось, что нельзя, а полез. Будто без него некому было. А теперь – все виноваты.

Ирина Михайловна. Ты хочешь остаться на похороны? Может, не стоит? После всего, что случилось. Их реакция неадекватна.

Наташа (Ирине Михайловне). Вы помните своего первого подзащитного?

Ирина Михайловна. Конечно. Но…

Наташа (перебивает ее). А я своего не защитила. А он надеялся. Звал.

Ирина Михайловна. Но бывает, медицина бессильна.

Наташа. Да. Если болезни помочь.

Ирина Михайловна. Но ты ведь…