Ларс Нурен - Пьесы

ДАВИД.Можно я налью кока-колы? (Берет бутылку.) Пойду в свою комнату, отдохну немного, пока он не проснулся.

ЭЛИН.Я хотела поговорить с тобой. Сядь.

ДАВИД.Так-так, и о чем же? (Откупоривает бутылку.) Надоело мне собирать крышки. На кой черт они мне нужны? Что ты хотела? Сначала он собирался поговорить со мной, теперь ты. У меня времени нет. Давай говори скорей! (Стоит спиной к стене, разбегается и взбирается ногами по стене, опираясь руками о противоположную стену. Тело висит между стенами.) Смотри, мам! Смотри! Вот это да! Не может быть!

ЭЛИН.Осторожно, не ушибись.

ДАВИД.Ты что, не видишь? (Отпивает из бутылки.) Я могу перекувырнуться и встать на руки! Ты знаешь, что в школе я быстрее всех бегал стометровку? За десять целых девять десятых.

ЭЛИН.Это сколько?

ДАВИД (спрыгивает). Этого вполне достаточно, мам. (Прыгает в ее сторону и бьет кулаками по воздуху.)

ЭЛИН вдруг гладит его по голове, проводит по волосам.

Ой! Больно!

ЭЛИН.Больно? Не может быть.

ДАВИД.Правда! Ты же знаешь, что у меня на голове очень нежная кожа. Ты же помнишь, когда я сменил прическу, я не знал куда деваться… Куда идти. Нет, конечно, не помнишь. Вы не разведетесь? Правда? Отвечай, я хочу знать.

ЭЛИН.Не знаю.

Пауза.

Не волнуйся.

ДАВИД.Ну-ну.

Пауза.

Вообще-то это жестоко. Если ты не знаешь, то кто будет знать? Он был таким же до моего рождения?

ЭЛИН.Он так не пил.

ДАВИД.Мне не нравится отрывать крылья у бабочек. Но мне не хочется быть бабочкой, у которой оторвут крылья. Субъект в этом предложении отсутствует.

ЭЛИН.О чем ты?

ДАВИД.Да, о чем это я? А?

ЭЛИН.Почему ты сегодня такой странный?

ДАВИД.Я не странный. Просто меня здесь нет. И никогда не было. Не хочу быть похожим на него.

ЭЛИН.Ты становишься неотличимым от своего отца.

ДАВИД.Да, точно. Ты ведь туда хотела меня послать. С таким же успехом я мог бы быть Кэрилом Чессманом. Мог бы сидеть в камере смертников номер двадцать четыре пятьдесят пять и ждать, пока за мной придут, уведут в газовую камеру и свяжут… Ты бы стояла снаружи и смотрела в замочную скважину, как шарики цианида катаются по миске с серной кислотой и разрываются, а я сижу и пытаюсь дышать до тех пор, пока в камере не остается никакого воздуха, только хлор, который проникает в мои легкие — так, что меня тошнит, я сползаю по стулу. Газ выветрился, теперь ты можешь войти и расстегнуть кожаные ремни. Ты, должно быть, глупа.

ЭЛИН.Да, наверное, я ведь верила ему всякий раз, когда он обещал бросить пить.

ДАВИД.Я тоже. Что может заставить вас развестись?

ЭЛИН.Ты действительно хочешь знать?

ДАВИД.Да нет, зачем это мне. Не факт, что от этого будет лучше.

ЭЛИН.Он погибнет.

ДАВИД.А ты?

ЭЛИН.Ведь он твой отец.

ДАВИД.Я и говорю. Его пьянство как-то повлияет на дела, это плохо для нашей гостиницы?

ЭЛИН.Он так сказал?

ДАВИД.Нет, об этом он ничего не говорил, но он сказал, что не пьет.

ЭЛИН.Ты же знаешь, какой он добрый, он удивительный человек, когда не пьет.

ДАВИД.Удивительный?

ЭЛИН.Он совершенно другой. Не верю, что это один и тот же мужчина.

ДАВИД.Значит, из-за этого вы не разводитесь?

ЭЛИН.Поэтому я никогда не могла его бросить. Иначе ушла бы давным-давно… Мы жили вместе ради вас, ради тебя и Георга.

ДАВИД (после длинной паузы). Мама, я так благодарен тебе! Скучать нам не приходилось! Или он напивался в дым и пытался сброситься с крыши, или ты валялась в прихожей с бешеным пульсом, когда мы приходили из школы…

ЭЛИН. Я хотела его напугать. Хотела, чтоб он почувствовал, каково мне.

ДАВИД.Ну все, гроза кончилась, теперь я могу уйти.

ЭЛИН.Поэтому для тебя лучше держаться подальше от этого дома.

ДАВИД.В каком смысле? Что ты там напридумывала? А?

ЭЛИН.Но ты же сам говорил, что не…

ДАВИД.Плевать, что я говорил! О чем ты?

ЭЛИН.Мне кажется, тебе не стоит вращаться в этих кругах.

ДАВИД.Ах вот оно что! Значит, последние шестнадцать лет все было нормально, а теперь вдруг не стоит. Я не верю тебе, не пытайся меня убедить, здесь что-то другое. Эта стриженая скотина тебя уговаривает отправит меня подальше. Ведь он у нас все тут решает. Ты боишься его!