Ульяна Гицарева - Хач

Хелфрид отворачивается, закрывает лицо руками.

О, черт! Хелфрид, да прости ты меня! Прости. Все, мне плевать на страны. Просто ты меня достал, я сорвалась. Прости. Хочешь, я завтра уволю русскую? Хочешь?

Хелфрид.Хочу.

Ким.Все, обещаю. И пить без тебя не буду. Клянусь. Давай вместе запишем в дневник? Хочешь, я подпишу даже? Где? Вот здесь? Все, подписываю. Я ставлю дату. Видишь? Завтра ее не будет.

Первый– второе лицо единственного числа.

Второй– Катя.

Первый.Але! Ты меня слышишь?

Второй.Да! Я слышу тебя! Боже мой, какое счастье! Как это здорово говорить: «Боже мой», а не «мой Бог»! Как хорошо говорить по-русски! Как вы? Уже снег вовсю? А здесь лето, все наоборот.

Первый.У вас на другой стороне Земли все наоборот, ходят вверх ногами и небо перевернуто.

Второй.Небо здесь ужасно перевернуто. Только здесь есть свой глобус, там Австралия наверху, а мы внизу.

Первый.Ты видела? Я тебе отправил прикол. Если все материки вместе обвести по контуру, то они похожи на котенка, который хочет съесть Австралию.

Второй.Съесть? А может быть, его тошнит Австралией?

Первый.Слушай, а ты кенгурятину ела? Мы тут на день рождения ходили в зоопарк, тебя вспоминали. Там кенгуру. У них такие особенные глаза.

Второй.Как у коров?

Первый.Да. Только у коров они кажутся обыкновенными. Так ты ела?

Второй.Нет, я не могу. Они похожи на огромных крыс.

Первый.Здорово…

Второй.Я очень хотела сливочного мороженого, у нас здесь есть целый магазин мороженого, просто рядами. Со вкусом чипсов, колы, инжира, винограда… Я попросила сливочное. Они спрашивают: как это? Со вкусом молока? И дали мне какую-то водянистую ледышку из сухого молока. Я фыркнула. А один продавец другому говорит по-испански, думали я не пойму: она, наверное, русская. Русские на морозе едят жирные куски замороженного масла, вместо мороженого.

Первый.Да, у нас сейчас только масло есть, под тридцать жмет, на кафедре в куртках сидим. Трамваи опять встали, пешком стал в универ ходить. Но это еще туда-сюда, пешком теплее. Тебе-то хорошо! Ты там купаешься каждый день?

Второй.Купаюсь. Не каждый день.

Первый.Какая ты счастливая.

Второй.Да, я очень счастливая. Прям лопну скоро от счастья. Здесь в автобусах тараканы.

Первый.А в домах?

Второй.А в домах летающие тараканы. Соседи мексиканцы оставляют на кухне объедки, а тут климат такой, что через час любой кусок покрывается червями. Я выбрасывала их, чуть не стошнило. Тут тепло и влажно, палку воткни – зацветет.

Первый.Как я хочу быть на твоем месте. Я бы все обтыкал палками. Так достало каждый день считать копейки, смотреть телевизор, говорить с кошкой, а жизнь такая большая где-то мимо… Так хочется ноги засунуть в океан.

Второй.Ты дома?

Первый.Да, у нас уже двенадцатый час ночи. Конечно, дома.

Второй.А я нет.

Окрестности Сочи, недалеко от границы с Абхазией. Черное смородиновое небо, яма. На дне ямы, прижавшись щекой к стене, сидит Мансур.

Голос Тамаза (сверху, почти шепотом). Брат? Ты где, брат?

Мансур поднимает голову, вглядывается в черноту.

Это Тамаз. Это я, брат. Ты здесь?

Мансур. Я в яме. Глубоко. Прыгай. Я один, не бойся.

Тамаз прыгает, не глядя, чуть ли ему не на голову. Они валятся в разные стороны, стонут от боли.

Ты сказал: «Беги, я догоню». Я в сторону Сочи и побежал. Ты где ходил? Тебя столько нет, я испугался и спрятался. Они за тобой идут?

Тамаз.Не, пограничник не уйдет с места, им на граница стоять нада. Нада паспорты у всех смотреть. У них Олимпиада, хорошо охранять хотят. Они нам пакеты с порошок подкинули, у них план. По план надо посадить кого-то.

Мансур.Тебе порошок пограничник подкинул? Почему тебе? Ты же их! Ты – абхаз! У тебя же паспорт есть! Тут же Абхазия – Россия, свободная граница, кроме паспорт, ничего не нада.

Тамаз.Тут недавна свободная граница, раньше, когда Ельцин был, мужчинам абхазам нельзя была в Россия. Никак вообще, только женщин наших брали, нас нельзя. Ельцин с грузин Шеварнадзе дружил. Грузин изморить нас хотел, так бил, чтоб никуда не сбежать.

Мансур.Когда это было? Ты маленький был, меня не был. Теперь зачем так?