Владимир Галат: Запах берёзовых почек

Я надеюсь – судьба мне поможет,
уповаю на время и жду.
А в руках не натянуты вожжи…
против ветра… по тонкому льду.

Есть ли у города прошлое?
В памяти звёзд и людей,
в радуге светлых дождей,
горечи сладкой непрошеной.

Город у каждого свой —
детства, пронзительной юности,
и в отцветающей зрелости —
кажется – вечно живой…

…А на холмах, серебристые,
прошлого тени стоят,
их невесомый наряд
гладят лучи золотистые…

Город у каждого свой —
в вечном пространстве и времени,
испепеляющем пламени…
и с прошлогодней листвой.

Чернее не будет мрака,
светлее не будет света.
А мне бы уехать в Краков —
догнать белизну рассвета.

Отбросить тоску заката.
Поверить, что всё возможно,
что в звуках всего стаккато
затупятся сабли в ножнах.

И люди поймут друг друга,
а небо вздохнёт протяжно.
Исчезнут обиды, ругань,
что, может, не слишком важно.

Не слишком тревожно, может,
что песни звучат пустые…
Могли бы пронять до дрожи…
слова – чересчур простые.

Дела, не поймёшь какие…
И мелкие все настолько,
что лучше уехать в Киев —
помочь, или свистнуть только.

Люблю собак бездомных.
…Их мудрые глаза,
в которых свет фантомный
уходит в небеса.

Посмотрят, и невольно
уступишь в чём-то им.
Уходишь, недовольный,
… чужим или своим.

Они всегда в засаде —
лежат или бегут.
Свирепые – в блокаде —
жесток их скорый суд!

…Запомнят скомороха,
хвостом махнут слегка…
И если станет плохо,
придут издалека!

Увидишь свет фантомный,
умоешься слезой…
И станешь ты… бездомный,
безгрешный и святой.

…Губная гармошка,
помадная крошка,
аккорды гитары
в гостинице старой,
а ночь – как попало —
под запах фиалок…
Под звёзд хороводы
гудят пароходы,
цикады – в ударе,
что можно, раздали,
на шёлковом море
рубинами – зори…
Надежды немного,
Луна… и дорога,
где миг наслажденья
волна разбивает,
а много его…
никогда не бывает.

Заря – в полнеба,
блестит дорога…
Я где-то не был,
не всё потрогал.
не всё увидел,
Не всё услышал…
Я не в обиде,
я – выше… выше.

Над тополями
судьбу – руками:
за журавлями,
за облаками!..

На солнце рыжем
пеку ковриги,
я – то в Париже,
то в Домском… в Риге,
где фуги Баха
орган тревожит
(не зная страха,
творил, быть может).

…Залез на крыши
златых чертогов
и вновь услышал —
зовёт дорога!..

Летели снаряды…
не часто, но густо,
туда, где на грядах
сажали капусту.
…Сияли мундиры,
награды пестрели —
за то, что в квартире
ребёнок застрелен.
За то, что старуха
в окне голосила…
…Какая вас муха,
бойцы,
укусила?…

…А рядом, на море,
кораблик из пены,
не выдержав горя,
вскрывал себе вены.

…И в Белльвю виноградники —
золотисто-зелёные.
Только дни безотрадные
и толпа обозлённая.
…Постижение разума
на скамье пережитого,
от «трёхпрудного» – разово,
до «тарусского» – скрытого.
Это исповедь времени —
глубина междустрочия,
постулатами древними —
рубежи многоточия.
…Боже… что же я делаю? —
тихий возглас отчаянья…
– Да… аресты умелые,
чехарда не случайная…

…А в Елабуге жизнь
была жуткая, быстрая.
На двенадцатый день
…осыпалась… искрами.

– А за последним поворотом —
море!
Так неожиданно…
безумно рад!
И кошка синевеет
на заборе,
и синий-синий
чёрный виноград!

Там на песок летят
лучи и брызги!
И в унисон:
прибой, галдёж и смех…
Шлепок волны —
солёный праздник жизни.
Позвольте,
ваши валенки и мех!

Тихая улица, редкий прохожий…
ставни прогон теребят…
Край мой родной, ни на что не похожий,
мне не увидеть тебя.