Галина Маркус - Найленир. Эльфийская баллада

«Да, я гулял у шатра, но домой не хотелось,
Снова вернулся сюда, надо было подумать,
Вспомнить деревья, верхушки которых уж в небе,
Корни услышать, которые глубже, чем в о ды,

Тихое слово подземных ключей быстротечных,
Что на поверхность выходят лишь в чудо-озёрах…»
«Слышала в песне твоей я о звёздных озерах,
Слышала и восхваление деве хрустальной,

Деве прекрасной, невесте твоей наречённой.
И захотелось ещё мне немного послушать.
Я и поехала в лес, но искала я песню,
А не певца».
«На певца же сама наскочила;

Нынче певец я, не воин, и это отрадно,
Буду сегодня тебе я ещё и хранитель,
Ибо деревья чужих принимают с опаской,
Хоть и не враг ты, но время тревожное – звери

В лес забредают, бегут от войны из-за моря
Люди, и разные люди, а наши границы
Хоть и тверды, но находятся в них и лазейки.
…Или уйти мне, коль ты ничего не боишься?» —

Он засмеялся. Она отвечала серьёзно:
«Нет, я боюсь. И одна не хочу оставаться.
Я не страшусь ни зверья, ни людей из-за моря,
Только того, что нашепчут мне тени лесные.

Страшно ещё, обретя, потерять, что искала…»
«Нота твоя так чиста, звук речей не фальшивый.
Странны людей голоса – слишком много в них крови,
Твой же звучит горячей, чем когда-либо слышал.

Дева, садись, отдохни. Чтобы ты не замёрзла,
Я постелю тебе плащ, вот сюда, осторожно», —
Он придержал её локоть рукой своей лёгкой
И опустился на землю – казалось бы, близко.

«Где ты? Леир, в темноте ничего я не вижу,
Кажется мне, что тебя, может, вовсе и нету…»
«Здесь я, держи мою руку», – он сжал её пальцы,
Свежей и гибкой была его кисть, и прохладной.

Молвит он: «Жаркие, чуткие руки у смертных,
Яркий и гордый язык, он и смелый, и острый,
Жить им недолго, они и стараются жарче?»
«Много ты видел людей?» – отвечала царевна.

«Нет, я с рождения или в лесу, или в море,
Видел людей я в бою только. Бьётесь вы насмерть,
И неужели под стать вашим воинам девы?
Наши, эльфийские, и холодней, и прозрачней».

«Девы прекрасные в царстве отца Таруила!
Хоть бы эльфийским они не чета, ну и ладно!
Только Эльке может с ними красою поспорить —
Это сестра моя, я-то, конечно, другая.

Стой… в темноте эльфы видеть, наверно, умеют?
Ты обнаружил в лесу меня…»
«Только услышал, —
Эльф отвечал, и в ответе улыбка звучала. —
– Видеть могу в темноте только свет, только образ,

Цвета волос или глаз я, конечно, не знаю».
«Что же за образ, – Альне удивилась, – ты видишь?
Что представляю собой я в обличье незримом?»
Только царевич Леир промолчал почему-то,

И, оскорбившись, она отняла свою руку.
«Так расскажи мне про ваших красавиц эльфийских!
Замуж, я знаю, берут иногда их и люди…»
«Если достойному мужу, царю – отдаём мы

Дев наших милых, они мудрецов украшают.
Вот и заморский Бри э л скоро в жены эльфийку
З е иль возьмёт, и отдать храбрецу её рады
Родичи наши морские союзнику-брату.

З е иль согласна, но родичам горестна жертва…
Ради любимого смертный удел выбирая,
Девы живут всё равно очень долго – столетья;
И утешают, бывает, вдову и не внуки —

Правнуков дети. Да, свойственно жертвовать девам,
Но никогда не бывало ещё, чтоб мужчина…
Нет, не пристало обменивать воину-эльфу
Вечность иначе, чем долг отдавая в сраженьи».

«Спой мне ту песню, – нежданно Альне попросила, —
Спой про невесту свою, что прекрасней не знаешь…»
«Ладно», – сказал он. Но, только нач а вши, прервался.
«Что же ты? Пой…»
Он запел, но не крепок был голос:

«М е лиэль, имя твое – это дальнее эхо
Долгого имени и нескончаемой песни,
Взор твой прохладу несёт в жаркий день, он чудесней
Яркого света звезды, что во тьме воссияла…

Волос янтарный любых драгоценностей краше
Кожа нежнее, чем белой реки покрывало,
Мелиэль, имя твоё – это только начало
Молодость вечную пьёшь из опаловой чаши…»

«Что замолчал? Где у песни твоей окончанье?
Больно дышать, но и боль бесконечно желаю…»
«Я не могу сейчас петь эту песню», – он молвил
И удивлённо спросил: «Да ведь ты понимаешь