Джордж Байрон - Дон-Жуан

Трагедию мы знаем не одну,
Поэты их изображали щедро.
Припомните Пентефрия жену,
И леди Буби, и царицу Федру [281] 131. Федра (греч. миф.) — была отвергнута Ипполитом, леди Буби — Джозефом Эндрюсом, героем романа Фильдинга «Приключения Джозефа Эндрюса и его друга Абрахама Адамса» (1742). :
Похожи на морскую глубину
Их гневных душ бушующие недра —
И это вам поможет, может быть,
Моей Гюльбеи лик вообразить!

Прекрасный гнев тигрицы разъяренной
И львицы, у которой взяли львят, —
Сравню ли с гневом женщины влюбленной,
Когда ее утешить не хотят!
И это гнев, по-моему, законный:
Не все ль равно — что потерять ребят,
Что потерять желанное мгновенье,
Когда возможно их возникновенье.

Любовь к потомству всех страстей сильней,
Извечный сей инстинкт непобедим;
Тигрица, утка, заяц, воробей
Не подпускают к отпрыскам своим.
Мы сами за вознею малышей
То с гордостью, то с нежностью следим.
Коль результат могуч, всесилен даже, —
То мощь первопричины какова же?

Не пламенем зажглись глаза Гюльбеи:
Они горели пламенем всегда —
Ее румянец сделался живее,
А ласковость исчезла без следа.
Впервые в жизни совладала с нею
Упрямой воли дерзкая узда!
А взнузданная женщина — о боже! —
На что она способна и похожа!

Одно мгновенье гнев ее пылал
(Не то она погибла бы от жара!),
Так ад перед поэтом возникал
В жестокой буре дымного пожара;
Так разбивались у могучих скал
Прибоя озверелые удары!
В ней было все — движенья и глаза —
Как бурная, мятежная гроза!

Да что гроза! Свирепый ураган,
Сметающий убогие преграды,
Неистово ревущий океан,
Стремительная сила водопада,
Песчаный смерч, пронзительный буран —
Вот гнев ее! Она была бы рада
Весь этот непокорный гадкий мир
«Убить, убить, убить!» [282] 136. « Убить, убить, убить!» — цитата из Шекспира («Король Лир», акт IV, сц. 6). — как старый Лир!

Но эта буря, как любые грозы,
Промчалась, и за нею, как всегда,
Явился ливень — яростные слезы,
Плотину прососавшая вода!
Ей сердце жгли бессильные угрозы
Раскаянья, досады и стыда;
Но людям в столь высоком положенье
Порой небесполезно униженье.

Оно их учит — пусть любой ценой, —
Что люди все в известной мере братья,
И что из глины сделано одной
Все — и горшки и вазы — без изъятья,
Что от страданий в жизни сей земной
Не защищает никакое платье, —
И это все способно, может быть,
В них наконец раздумье заронить.

Она Жуана думала лишить
Сначала головы, потом — вниманья,
Потом его хотела пристыдить,
Потом — его склонить на состраданье,
Хотела негра-евнуха избить,
Хотела заколоться в назиданье, —
А разрешилась эта тьма угроз,
Как водится, ручьями горьких слез.

Как я уже сказал, она хотела
Немедля заколоться, но кинжал
Был тут же, под рукой — и злому делу
Такой «удобный случай» помешал!
Жуана заколоть она жалела —
Он сердце ей по-прежнему смущал;
Притом она отлично понимала,
Что этим ничего не достигала.

Жуан смутился; он уж был готов
К жестокой пытке колеса и дыбы,
Ему уж представлялся дым костров,
И когти льва, и зубы хищной рыбы;
Ни плаха, ни смола, ни пасти псов
Сломить его упорство не могли бы:
Он умер бы — и больше ничего;
Но просто слезы — тронули его.

Как смелость Боба Эйкра в страшный час,
Жуана целомудрие мелело: [283] 142. Первые две строки — намек на признание Боба Эйкра из пьесы Шеридана «Соперники» (1775): «Да, моя смелость покидает меня. Она исчезает! Я чувствую, как она сочится из моих ладоней» (акт V, сц. 3).
Он упрекал себя за свой отказ
И думал, как поправить это дело, —
Так мучится раскаяньем не раз
Отшельника мятущееся тело,
Так милая вдова во цвете лет
Клянет напрасной верности обет.

Он лепетать уж начал объясненья,
Смущенно повторяя наугад
Все лучшие признанья и сравненья,
Которые поэты нам твердят.
(Так Каслрей в минуты вдохновенья
Красноречиво врет — и все молчат!)
Жуан уж был не прочь и от объятий,
Но тут вошел Баба — весьма некстати!

«Подруга солнца и сестра луны! —
Сказал он. — Повелительница света!
Твоим очам миры подчинены,
Твоя улыбка радует планеты!
Как первый луч живительной весны,
Тебе я возвещаю час рассвета!
Внемли, и возликуй, и будь горда:
За мною Солнце следует сюда».