Джордж Байрон - Дон-Жуан

Она вскочила с воплем и пред ним
Упала; счастье, ужас и смятенье
Узнать того, кто прежде был любим,
А ныне стал оплаканною тенью,
Боролись в ней с отчаяньем немым
Тревоги, недоверья, опасенья
За милого. (Я тоже пережил
Подобный миг, но я его забыл.)

Услышав крик отчаянный любимой,
Проснулся мой прекрасный Дон-Жуан
И, храбростью горя неукротимой,
Схватил тотчас же острый ятаган.
Но Ламбро, до поры невозмутимый,
Сказал с презреньем: «Глупый мальчуган!
Смирить твою отвагу озорную
Десятку сотен сабель прикажу я!»

Но тут Гайдэ воскликнула опять:
«Ведь это мой отец! О, милый, милый!
Ему я ноги буду целовать!
Он нас простит, как небо нас простило!
Отец! Позволь судьбу благословлять,
Которая тебя нам возвратила!
Сорви обиду сердца своего
На мне одной, но пощади его!»

Старик стоял спокоен, строг и прям,
Его глаза светились странным светом.
Я думаю, он был взволнован сам
И медлил с окончательным ответом.
Наш юный друг, и вспыльчив и упрям,
Хотел блеснуть отвагой в деле этом;
Он за себя решился постоять
И собирался с честью умирать.

«Отдай оружье!» — Ламбро молвил строго.
Жуан сказал: «Без боя не отдам!»
Старик суровый побледнел немного
И возразил: «Тогда смотри ты сам,
За кровь твою я не отвечу богу!»
И тут, от слов переходя к делам,
Свой пистолет он вынул из кармана
И взвел курок, прицелясь в Дон-Жуана.

Как странно звук взведенного курка
Внимательное ухо поражает,
Когда, прищурясь, нас издалека
Приятель у барьера поджидает,
Где нас от рокового тупика
Едва двенадцать ярдов отделяют!
Но кто имел дуэлей больше двух,
Тот потеряет утонченный слух.

Нацелился пират; еще мгновенье —
И роковой конец бы наступил
И песне и Жуану, без сомненья.
Но крик Гайдэ отца остановил:
«Виновна я! Убей без сожаленья
Меня одну! Он вовсе не просил
Моей любви! Смотри! Его люблю я!
Как ты, бесстрашна я, и с ним умру я!»

Вот только что бессильно перед ним
Она слезами горькими рыдала,
Но он молчал, угрюм и недвижим.
И вот она опомнилась и встала,
Бледна, стройна, строга, как серафим
Разгневанный. Теперь она сияла
Отвагой; взор ее ужасен был,
Но руку Ламбро не остановил.

Так друг на друга черными очами
Они глядели молча; что за сходство!
В неукротимом взоре то же пламя,
В осанке та же сила превосходства.
Он был упрям, она — еще упрямей.
В ней сказывалось крови благородство;
Так может гнев и жажда отомстить
Ручную львицу вмиг преобразить.

Их сходство проявлялось и в повадке,
И в блеске глаз, и даже в форме рук,
Они имели те же недостатки
И те же добродетели — и вдруг
Все вспыхнуло в жестокой этой схватке;
Ведь ни один привычный светлый звук,
Ни милые слова, ни слезы счастья
Немыслимы, когда бушуют страсти.

Отец угрюмый помолчал немного.
Потом, смотря на дочь, заговорил:
«Не я ему показывал дорогу,
Не я ему несчастье причинил!
Свидетель бог, я поступил не строго:
Никто б такой обиды не простил,
Не совершив убийства. Все деянья
Влекут награду или наказанье!

Пускай он сдастся! Или я готов
Тебе поклясться этой головою,
Что голову его, не тратя слов,
Снесу вот этой самою рукою!»
Тут свистнул он, и двадцать молодцов
Покорною, но шумною толпою
Вбежали. Он сказал им: «Мой приказ:
Схватить или убить его тотчас!»

К себе рванул он дочь, ей руку сжав,
Меж тем Жуана стража окружила,
Осиным роем на него напав.
Напрасно билась, напрягая силы,
Гайдэ в руках отца: как злой удав,
Ее держал он. От нее закрыла
Жуана стая хищников, но он
Еще боролся, битвой увлечен.

Один бежал с разбитой головой,
Другой упал с разрубленным плечом,
Но третий ловко нашего героя
Ударил быстро вынутым ножом;
И тут уж все накинулись гурьбою
На юношу. Кровь полилась ручьем
Из нанесенной ятаганом раны
На голове несчастного Жуана.

Они его связали в тот же миг
И унесли из комнаты. Тогда же
Им подал знак безжалостный старик,
И мой красавец под надзором стражи
Был переправлен на пиратский бриг,
Где был он в трюм немедленно посажен,
И строго приказали часовым
Неутомимо наблюдать за ним.