Джордж Байрон - Дон-Жуан

Аврору света праздные сужденья
Не трогали; сияя простотой,
Она была как светлое теченье
В потоке молодежи золотой,
Сверкавшей, как пустые украшенья,
Напыщенной и чванной красотой.
Аврора только кротко улыбалась —
Столь детским это сердце оставалось!

Ее не ослеплял надменный вид
Миледи; безмятежно рядом с нею
Она цвела: светляк в ночи блестит,
Но звезды и прекрасней и крупнее!
Наш Дон-Жуан, как ни был знаменит,
Был не замечен и не понят ею;
Она ведь в небо устремляла взор,
А он был только светский метеор.

Его весьма двусмысленная слава
Чертовски чаровала женский род
(Изящный блеск испорченного нрава
Красавица любая предпочтет
Смиренной добродетели; оправа
Порочности обычно придает
Героям цену), — но Авроры нраву
Совсем не нравилась такая слава.

Жуан еще не знал натур таких;
Погибшая Гайдэ в сравненье с нею
Была дитя природы, волн морских,
Сердечней, простодушней и нежнее.
Но отличалась каждая из них
Особенною прелестью своею:
Гайдэ — цветок, Аврора — самоцвет
(Удачнее сравненья, право, нет).

Придумав это ловкое сравненье,
Я стал опять «сзывать свою пехоту» [650] 59. Я стал опять « сзывать свою пехоту » — несколько измененная цитата из поэмы Вальтера Скотта «Песнь последнего менестреля». ;
У Скотта взял я это выраженье —
У лучшего на свете друга Скотта!
Как он рисует рыцарей сраженья,
Господ и крепостных, пиры, охоты!
Когда бы не Вольтер и не Шекспир, —
Поэта лучшего не знал бы мир.

Повсюду муза легкая летает,
Везде я темы сразу нахожу;
Я свет живопишу, и свет читает,
И я его, признаться, не щажу.
Врагов мой стих обычно порождает,
Но жалкой дружбой я не дорожу;
Уже давно я в ссоре с целым светом,
А все же стал я неплохим поэтом!

Упрямство госпожи Амондевилл
Жуана злило, и по сей причине
Весь разговор их кисло-сладок был
И очень неприятен Аделине.
Но вот сребристый гонг провозгласил
Тот час, когда на дамской половине
Меняют туалет (хотя на глаз
Для этой цели вряд ли нужен час).

Но чу! Звенят серебряные чаши,
Стучат ножи, воинственно остры!
(Поспорят ли с Гомером музы наши,
Описывая пышные пиры!)
Меню у нас, пожалуй, даже краше,
Названья удивительно пестры;
Таинственные смеси и приправы
Напоминают древние отравы.

Там был отличный суп «à la bonne femme» [651] 63. Суп «хорошей жены». — Здесь и далее Байрон иронизирует над французской номенклатурой аристократической кухни.
(Дивлюсь я этой кличке безрассудной!),
И суп «à la Beauveau», известный вам,
И камбала с подливкой самой чудной;
Там был (но, видит бог, не знаю сам,
Как справлюсь я с такой октавой трудной!)
Большой индюк, и рыба всех сортов,
И поросята — гордость поваров.

Но мне в детали некогда вдаваться —
Я все смешаю вместе! Как тут быть?
Пожалуй, муза может растеряться
И прозвище болтушки заслужить.
Хотя и bonne-vivante [652] Любительница удовольствий (франц.). она, признаться,
Но трудно ей о пище говорить,
И потому сейчас я очень кратко
Все яства перечислю по порядку.

Вестфальской ветчины окорока,
Апиция [653] 65. Апиций (I в. до н. э.) — римский гастроном. До нас дошла приписываемая ему книга о кулинарном искусстве. достойные картины,
И «sauces Génévoises» [654] Женевские соуса (франц.). для знатока,
И дичь «à la Condé», и лососина;
Там были — честь и слава погребка —
Все Аммоно-убийственные вина [655] Аммоно-убийственные вина — намек на невоздержанность Александра Македонского, который, по преданию, умер от пьянства (Александр провозгласил себя сыном бога Аммона). ,
И пенистый шампанского бокал,
Как жемчуг Клеопатры, закипал.

Там было бог весть что «à l’Espagnole» [656] «По-испански» (франц.).
И «à l’Allemande» [657] «По-немецки» (франц.). , «timballe» [658] Пирог с дичью (франц.). и «salpicon’ы» [659] Пряное рагу (франц.).
(Не сразу нам понятно, в чем там соль,
Но к экзотичным яствам все мы склонны);
Там были «entremets» [660] Гарниры (франц.). , которых роль —
Баюкать души негой полусонной;
Там сам Лукулл [661] 66. Лукулл (106—66 до н. э.) — римский богач, полководец и государственный деятель, прославленный блестящими пиршествами, которые он устраивал для своих друзей. , великий чародей,
Венчал фазанов славой трюфелей. [662] 66. Этот герой покорил Восток, но более известен тем, что впервые привез в Европу вишневые деревья, а также дал свое имя некоторым весьма хорошим блюдам. Если исключить несварение желудка, я не уверен, что его стряпня не сослужила большей пользы человечеству, чем его завоевания. Вишневое дерево стоит больше, чем окровавленные лавры, а он к тому же умудрился прославиться и тем и другим. (Прим. Байрона).