Джордж Байрон: Чайльд Гарольд

Средь дальних странствий взор мой привлекали
Красавиц чуждых дивные черты,
И в легком сне ко мне порой слетали
Воздушные создания мечты:
Всех прелестью живой затмила ты.
Не рассказать мне слабыми устами
О нежных чарах юной красоты.
Ты у одних – сама перед глазами,
Других лишь обману я бледными строками.
Когда б всегда осталась ты такой.

Сдержав весны цветущей обещанье!
Прекрасная и телом и душой, —
Ты на земле самой любви мерцанье,
Невинная, как юное мечтанье…
Для той, что нежный рост твой сторожит,
Ты – словно чистой радуги сиянье…
Та радуга ей счастие сулит,
Пред красками ее далеко скорбь бежит.

О, пери Запада! Доволен я судьбою:
Ты молода, мне ж вдвое больше лет.
Бестрепетно любуюсь я тобою,
Иной любви огня во взорах нет.
Я не увижу, как завянет цвет
Твоей красы. Не стану я склоняться
Средь жертв твоих бесчисленных побед.
Не будет сердце кровью обливаться.
Ведь без страдания часы любви не длятся…

Как взгляд газели – взгляд твоих очей,
То робок он, то смелостью сверкает;
То манит он к себе сердца людей,
То красотой глаза их ослепляет.
Пускай же он по строкам тем блуждает,
Пускай улыбка, прелести полна,
В нем промелькнет… Пусть сердце не узнает,
Зачем тебе та песнь посвящена,
Но лилия в венок мой будет вплетена.

Что имя Ианты труд мой вдохновляло
Читатели Гарольда моего
Все будут знать: оно стоит сначала,
Его в конце забыть трудней всего…
Разбитой лиры друга своего,
Чья песнь теперь восторгом пламенеет,
Потом коснись, – и больше ничего
Моя надежда ожидать не смеет.
Ужели дружба прав на это не имеет?…

В Элладе ты слыла неборожденной,
О муза, дочь певцов! Так много лир
С тех пор терзало слух твой утомленный,
Что не дерзну я твой нарушить мир…
Хоть видел я твой храм – обломки зданья [10]
И твой ручей, что прерывал один
Забытых мест глубокое молчанье,
Чтоб скромное вести повествованье,
Покой усталых муз тревожить нет причин.

Жил юноша в Британии когда-то,
Который добродетель мало чтил;
Он дни свои влачил в сетях разврата
И ночи за пирами проводил;
Увы, разгул был для него кумиром;
Лишь пред пороком он склонялся ниц
И, презирая то, что чтится миром,
Доволен был лишь оргией иль пиром,
В кругу развратников и в обществе блудниц.