Борис Гребенщиков - Песни (сборник)

Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

Я так хочу быть удивлен,
Хочу быть восхищен,
И даже смущен;
Хочу расстаться с морочащей душевной тоской.
Хочу быть настигнут и пойман
Песней за пределами слов,
Чтобы когда пришел день,
Я сам не знал, кто я такой.

Я так хочу быть соблазнен,
Хочу быть развращен
И даже растлен;
Хочу быть тронут неведомой, но нежной рукой,
И, как ребенок,
Взлететь в небеса
На час, и там смеяться и петь,
Чтобы когда пришел день,
Во мне был душевный покой.

Пускай злодейка-ночь плетет кружева,
Я больше ее не боюсь;
Там – наверху – моя голова,
А здесь части тела
Заключают свой священный союз.
Потом я хочу уйти в скит,
Поститься и опять вспомнить совесть и стыд.
И чтобы над кельей летали воробьи-соловьи,
И став безгрешеным и чистым,
Понять, что все в итоге одно,
И взмыть над родимой землей
В торжествующем сияньи любви.

Когда отряд въехал в город, было время людской доброты
Население ушло в отпуск, на площади томились цветы.
Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня.
Часы на башне давно били полдень какого-то прошедшего дня.

Капитан Воронин жевал травинку и задумчиво смотрел вокруг.
Он знал, что все видят отраженье в стекле и все слышат неестественный стук.
Но люди верили ему, как отцу, они знали, кто все должен решить.
Он был известен, как тот, кто никогда не спешил, когда некуда больше спешить.

Я помню, кто вызвался первым, я скажу вам их имена.
Матрос Егор Трубников и индеец Острие Бревна.
Третий был без имени, но со стажем в полторы тыщи лет
И прищурившись, как Клинт Иствуд, капитан Воронин смотрел им вслед.

Ждать пришлось недолго, не дольше, чем зимой ждать весны.
Плохие новости скачут как блохи, а хорошие и так ясны.
И когда показалось облако пыли там, где расступались дома,
Дед Василий сказал, до конца охренев: наконец-то мы сошли с ума.

Приехавший соскочил с коня, пошатнулся и упал назад.
Его подвели к капитану и вдруг стало видно, что Воронин был рад.
Приехавший сказал: О том, что я видел, я мог бы говорить целый год,
Суть в том, что никто, кроме нас, не знал, где здесь выход, и даже мы не знали, где вход.

На каждого, кто пляшет русалочьи пляски есть тот, кто идет по воде.
Каждый человек – он как дерево, он отсюда и больше нигде.
И если дерево растет, то оно растет вверх, и никто не волен это менять.
Луна и солнце не враждуют на небе, и теперь я могу их понять.

Наверное, только птицы в небе и рыбы в море знают, кто прав.
Но мы знаем, что о главном не пишут в газетах, и о главном молчит телеграф.
И может быть, город назывался Маль-Пасо, а может быть, Матренин Посад,
Но из тех, кто попадал туда, еще никто не возвращался назад.

Так что нет причин плакать, нет повода для грустных дум.
Теперь нас может спасти только сердце, потому что нас уже не спас ум.
А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в пустоте.
Как сказал один мальчик, случайно бывший при этом, отныне все мы будем не те.

Мне снился генерал Скобелев,
Только что попавший в тюрьму.
Мне снилось, что он говорит с водой,
И вода отвечает ему.
Деревья слушали их,
Вокруг них была пустота.
Была видна только тень от круга,
Тень от круга и в ней тень креста.

Дело было на острове женщин,
Из земли поднимались цветы.
Вокруг них было Белое море,
В море громоздились льды.
Женщины стояли вокруг него,
Тонкие, как тополя.
Над их ветвями поднималась Луна,
И под ногами молчала земля.