Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

Ну вот опять стена перед волною,
стена из прошлого, покинутого мной.
И свет планет, подсвеченных луною,
несущий вечность жёлтою стрелой.

Глядят наверх глаза из талой лужи
и смех негромкий трогает сердца,
а я опять печален и простужен.
На стареньких ступеньках у крыльца.

Мой дом во мне и мысль, вполне живая:
деревья, ветер, лёгкие шаги.
Я в лес мечты, как в детстве, убегаю,
одев на босу ногу сапоги.

Август – время цикад.
Воздух пьяный, наполненный летом.
Возвышается звук их баллад
над сосной, мягким солнцем согретой.

И не слышно шагов синевы
по размытой тропе горизонта.
Только робкое сердце травы
бьётся вечно из тайного порта.

Над скалою, над призраком дня,
ослеплённым весёлым светилом,
ты уже не отыщешь меня
в песне лета цветным переливом.

Ты уже не увидишь июль
из венков запоздалого ветра,
в оперенье оранжевых пуль,
уносящих мелодию спектра.

Кто-то в небе усилит напор
у любви и в работе на поле,
да лишь еле заметный узор
превратит одуванчик в героя.

И морскою волной в вышине
смоет серое облако боли,
будто всадник на белом слоне
представленье лихое устроит.

Как же ваш диссонанс когнитивен
в свете луны замёрзшей!
Люди застыли на дагерротипе,
им там вдвойне грустней и горше.

Обламываются у них улыбки от недопонимания.
Ведь теперь не люди, а гаджеты размножаются,
умножая и умножая всеобщее незнание
в пустыне настоящего, того, что кажется.

Какие же у них лица другие!
Мягкие изгибы повторить невозможно.
В чёрном много белого, не как ныне.
Неужто им не появиться в этом мире
тревожном.

Стирает их лет наждачка
и на салазках увозит от нас.
Туда, где хаос и слово – стачка,
руки в карманы, глаза в компас.

Целых жизней страницы сорваны,
ветром ползучих идей и форм.
И затерялся меж; семафорами
поезд, везущий весну и шторм.

И поёт до утра лучезарная роза покоя,
и кричат, как кресты пожелтевшим огнём, журавли,
позовёт нас восход златозубою пастью прибоя,
и пойдут налегке без тоски и без норова дни.

Обещали вчера, что как будто проснётся отрада
в залежалых стенах и в войне, пожелавшей огня.
Ветром тихим из льда, в злополучном убитом отряде,
в безвозвратных листах, разметавших простор
для меня.

На волне серых туч, изорвавших беспамятство
навзничь,
я пройду Рубикон из асфальтовых северных врат.
В кратком сне я увижу творенья ужасных пожарищ.
Словно жертвенный столб, обопрется
на косточки сад.

И наступит апрель, хваткой нежной и светом
небесным,
как всегда, на земле лист из пепла опустится в ад.
Снег умрёт, как герой. И над полем печали
безбрежным,
бог исполнит ноктюрн, повернув время жизни назад.

Нас застанет врасплох кружевное свеченье надежды,
ручейкам наших слов день расставит пластины
из луж.
Позовёт нас к себе одичавшее тело как прежде,
что вчера из окон в нас плевало и прятало нож.

Знаю я, всё пройдёт. И на этом поставлена точка,
как траве брат ноябрь произнёс приговор второпях.
На ногах – из цветов и из слов суррогатная дочка
нас научит любить шум планет и улыбку на белых
костях.

И затянет петлю из опавших сомнений жестоких,
криком серым восток запоздалое счастье спугнёт.
И повиснет заря на изнанке небес одиноких.
И отправится в ночь беспричинного пьянства оплот.