Александр Гитович - Звезда над рекой

Мы забыли, что отдых на свете есть.
Тишина и тенистый сад,
И не дятел стучит на рассвете здесь —
Пулеметы во мгле стучат.
А дождешься, что в полк привезут кино, —
Неохота глядеть глазам,
Потому что пальбы и огня давно
Без кино тут хватает нам.

Но мы знаем, что мужество в мире есть,
Что ведет нас оно из тьмы.
И не дрогнет солдатская наша честь,
Хоть о ней не болтаем мы.
Не болтаем, а терпим, в грязи скользя
И не веря ни в ад, ни в рай,
Потому что мы Волховский фронт, друзья.
Не тылы — а передний край.

Он шел по болоту, не глядя назад,
Он бога не звал на подмогу.
Он просто работал как русский солдат,
И выстроил эту дорогу.

На запад взгляни и на север взгляни —
Болото, болото, болото.
Кто ночи и дни выкорчевывал пни,
Тот знает, что значит работа.

Пойми, чтобы помнить всегда и везде:
Как надо поверить в победу,
Чтоб месяц работать по пояс в воде,
Не жалуясь даже соседу!

Все вытерпи ради родимой земли,
Все сделай, чтоб вовремя, ровно,
Одно к одному по болоту легли
Настила тяжелые бревна.

…На западе розовый тлеет закат,
Поет одинокая птица.
Стоит у дороги и смотрит солдат
На запад, где солнце садится.

Он курит и смотрит далёко вперед,
Задумавший точно и строго,
Что только на Запад бойцов поведет
Его фронтовая дорога.

Дочь оставив и жену,
Шел товарищ на воину,
И берег он возле сердца
Фотографию одну.

А на карточке на той,
На любительской, простой,
Смотрит девочка, смеется,
Вьется локон золотой .

Труден, долог наш поход,
Нам еще идти вперед.
Этой девочке веселой
Третий год уже идет.

Тут нельзя не помечтать,
Как бы свидеться опять, —
Ясно, девочку такую
Интересно повидать.

У меня у самого
Тоже парень ничего, —
Скоро пятый год мальчишке,
И Андреем звать его.

А кругом — земля в огне,
Как ведется на войне.
Далеко дружку в Саратов,
А до Омска дальше мне.

Только, в общем, — все равно
Расстояние одно:
Нам считать не версты к дому,
А к победе суждено.

Так условимся на том,
Что с тобою мы придем
Раньше к Ревелю и к Риге,
А к Саратову — потом.

Мы знали всё: дороги отступлений,
Забитые машинами шоссе,
Всю боль и горечь первых поражений,
Все наши беды и печали все.

И нам с овчинку показалось небо
Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму
И тот, кто с нами в это время не был,
Не стоит и рассказывать тому.

За днями дни. Забыть бы, бога ради,
Солдатских трупов мерзлые холмы,
Забыть, как голодали в Ленинграде
И скольких там недосчитались мы.

Нет, не забыть — и забывать не надо
Ни злобы, ни печали, ничего…
Одно мы знали там, у Ленинграда,
Что никогда не отдадим его.

И если уж газетчиками были
И звали в бой на недругов лихих,—
То с летчиками вместе их бомбили
И с пехотинцами стреляли в них.

И, возвратясь в редакцию с рассветом,
Мы спрашивали, живы ли друзья?..
Пусть говорить не принято об этом,
Но и в стихах не написать нельзя.

Стихи не для печати. Нам едва ли
Друзьями станут те редактора,
Что даже свиста пули не слыхали,—
А за два года б услыхать пора.

Да будет так. На них мы не в обиде.
Они и ныне, веря в тишину,
За мирными приемниками сидя,
По радио прослушают войну.

Но в час, когда советские знамена
Победа светлым осенит крылом,
Мы, как солдаты, знаем поименно,
Кому за нашим пировать столом.

Наверно, так и надо. Ветер, грязь.
Проклятое унылое болото.
Ползи на брюхе к черным бревнам дзота,
От холода и злобы матерясь,

Да про себя. Теперь твоя забота —
Ждать и не кашлять. Слава богу, связь
В порядке. Вот и фриц у пулемета.
Здоровый, дьявол. Ну, благословясь…

На третий день ему несут газету.
Глядишь, уже написано про эту
Историю — и очерк, и стишки.

Берет, читает. Ох, душа не рада.
Ох, ну и врут. А впрочем, пустяки.
А впрочем — что ж, наверно, так и надо.