Александр Гитович - Звезда над рекой

Я только сказал командиру,
Что руки
Имею, способные к бою:
Я год обучался военной науке
И дружбе с отвагой любою.

Когда же дозволено будет приказом —
За лучшее дело на свете
Скрипучий подсумок набить до отказа,
Коня заседлать на рассвете?..

И только река грохотала над миром,
Трудясь, волочила каменья.
И я услыхал своего командира: —
Терпенье, товарищ. Терпенье.

Я вспомню, конечно
Чернейшие травы,
Тишайшие звезды и груду
Камней у реки.
Далеко до заставы,
Которую я не забуду.

Летят комары
Миллионным отрядом,
И насторожились сурово
И умные уши овчарки,
И рядом —
Фуражка бойца молодого.

Товарищ,
Мы где-то встречались; наверно,
И ты узнаешь меня тоже.
Мы братья
В семье неизменной и верной
И, значит, хоть чем-то похожи.

За нами — —
Громада Советского Дома,
Враждебная ночь — перед нами.
И выстрелы здесь —
Это вестники грома,
Короткое молнии пламя.

Проходят года
К неизвестным пределам,
Но братство — оно сохранится
Везде,
Где тревога за общее дело, —
А это есть чувство границы .

И я потеряю
И песню и слово.
Охвачен заботой иною,
И все-таки
Всё заработаю снова —
Все будет,
Пока вы со мною.

Может быть, я все забуду, кроме
Солнца, озарившего пески,
Пассажиров на аэродроме,
Совершенно мутных от тоски.

Два жилых строенья тишиною
Крыты и песком заметены.
Кролики, бессильные от зноя.
Чуть не помирают у стены.

И провал в сознании. И, снова
Уходя в сияющую тьму,
Я тотчас же вспомню Иванова.
Чтобы позавидовать ему.

Ибо, с легкостью непогрешимой,
В небесах, лишенных суеты,
Девушка ведет его машину
Над пустыней — до Алма-Аты.

Я хочу не много (может, много?):
Песни настоящие сложить,
На тяжелых странствовать дорогах,
Двадцать лет простых еще прожить

И увидеть дочь свою такою:
Легкую, в загаре золотом,
С маленькою жесткою рукою,
Ясными глазами, твердым ртом.

Я верую в молодость:
Может быть, годы
В пути проведя неустанно,
Но песня пройдет
Сквозь пустыни и горы
До самой души Казахстана.

Не мигом единым,
Когда на просторах
Ударит зарница косая, —
Трудись, моя песня,
Как лампа шахтера
Во тьме рудников Ачи-сая.

Трудись,
Чтобы в мире тебя не забыли,
В глуши называли родною.
Ты вся почернеешь
От угольной пыли,
Запетая Карагандою.

Мы новой
Железной дорогой доедем,
Нас лучшая встретит бригада —
И ты заблестишь
От восторга и меди
В тяжелой жаре Коунрада.

Нас путь поведет,
Отдыхать не желая,
На бурых верблюдах качая,
Кривыми тропинками
Горных джейлау,
Равнинами риса и чая.

Нас вымоют реки
И бури продуют
Ветрами — на тех переправах,
Где полною грудью
Тебя, молодую,
Бойцы запоют на заставах.

Четыре раза в жизни
я видел Аральское море —
Всегда из окна вагона,
на самой заре, мельком.
И я увидал, что это
все той же пустыни горе,
Продолженное водою,
начатое песком.

Плоское, неживое,
как выкрашенная фанера,
Чем ты волнуешь сердце
в длинных лучах зари —
Не знаю. Но я поклялся
войти в тебя от Чарджуя
На мутных, на желто-серых
водах Аму-Дарьи.

Я напишу тебе стихотворенье:
Там будет жаркий азиатский день,
Воды неумолкаемое пенье
И тополя стремительная тень.

И я, идущий с низкого холма
Туда, где под глубокой синевою —
Все белые — зеленою листвою
Окружены окраины дома.

Вперед, вперед! На ярко-белых ставнях
Дробится свет. Бежит, поет вода.
А комнаты молчат. И темнота в них,
И только платье светлое. Тогда

Полдневный мир, который так огромен,
Дома на солнце и вода в тени,
Жара за ставнями, прохлада в доме —
Все скажет нам, что мы совсем одни.

И кончится мое стихотворенье,
И все исчезнет в городе твоем.
Дома уйдут, воды умолкнет пенье,
И только мы останемся. Вдвоем.