Много тем у жизни и одна:
Непрерывность малых перерывов…
Каждому на срок она дана
(Будто и звезда не знает срывов
В пустоту). Но, выпадая из
Целого, ничто не уменьшает
Всей громады. Кир или Камбиз
Умирает, но перерастает
Их большая Персия. Потом
И она уснет последним сном.
Наступает Греции эпоха
Золотая. Фидии живут
И Периклы, но короче вздоха
Эра легендарная: возьмут
Римляне Афины, и на убыль,
Школа дивная, и ты пойдешь…
Август и Виргилий, и к кому бы
Мысль ни обращалась — оборвешь
Их дыхание, как жизнь большая
Поступает, кадры обновляя.
Распропагандированные
В сказочных для прошлого масштабах,
На поля минированные
Двинулись народы. В многих штабах
Генеральных генералы ждут
Донесений, пишутся приказы,
Целые дивизии идут
Уничтожиться. Взлетают фразы,
Как ракеты пышные, в тылу.
На прием съезжаются к послу
Важные сановники и дамы
И шоферы, вместо кучеров
Дней Наполеона, тот же самый
Продолжают разговор… «Каков
Наш-то: две звезды… Нам к балерине
N. отсюда ехать…» — «А жена?..»
«В трауре мои…» «По ком?» — «По сыне…»
«Что же делать, господа, война…»
Срывы человечества и взлеты:
Дедал, Леонардо и… пилоты…
Все по-новому, и как тогда.
Жизнь модернизирует Жюль Верна
И Толстого. Хороша вражда,
Как всегда… и стыдно жить, и скверно…
Весело, взвиваясь, улетать
И врага найти за облаками.
А младенцы? А жена? А мать?..
Что ж, земля играет именами:
Ей из всех планет милее Марс,
Ей из всех богов нужнее Марс.
Да и кто не чувствует великой
Правды яростной? Кто не пленен
Джунглей устрашающим владыкой?
Слышишь, как вдали рыкает он.
Мелко вздрагивает антилопа
(Вот и мы — от горя, и тоски),
Вся живет экзотикой Европа,
И старинные материки —
Азия и Африка — все ближе,
И ясна живущему в Париже
Гибель целого народа: стой
В изголовье древнего Востока…
Слышит ассириец чуть живой
Голос иудейского пророка:
«Был ливанским кедром ты, Ассур,
И в саду Господнем ствол и ветки
Не бывали краше; не был хмур
Здесь ни юноша, ни старец ветхий,
И молились дети за отцов
У твоих каналов и ручьев».
Но легло проклятие на выи
Мужественные, и кто пройдет
Мимо разоренной Ниневии,
Тот1 свистит, в ладонь ладонью бьет
И глумится: чтобы скот в загоне
Здесь держать, еще годишься ты!
Только и в великом Вавилоне
Тоже рухнет скоро, с высоты
Удивительных садов висячих,
Спесь… Не дело оскорблять лежачих…
Как они изнашиваются
И стареют, бедненькие, страны
И народы… спрашивается,
Где теперь иные великаны?
Тигр струится, и Евфрат, и Нил,
Как тогда, но вавилонской башни
Нет, и пирамид не пережил
Дух Египта. Где ты, сон тогдашний?.
Что же, славная еще вчера,
Так и наша промелькнет пора.
Я люблю твои метаморфозы,
Друг земля, богатая людьми,
И благодарю тебя за грозы:
Многое, пожалуй, отними,
Но спасибо, что даешь упиться
Зрелищем и звуком перемен…
У Овидия, глядишь, и птица
Вместо девы, и летит, и плен
Одного существованья новым
Для нее сменяется. Суровым
Духом экспериментальных школ
Вымуштрованы, мы ниже сказки
(Или выше), вымысел отцвел:
Здешние завязки и развязки —
Дар истории. Опять она,
Муза и наставница народов,
Угрожающе вдохновлена:
Без длиннот и робких переходов,
Как направо и налево ей
Расшвырять не терпится людей!
Скоро уж потомки разберутся
В том, что на земле произошло
В первой половине века. Жгутся
Наши дни, и трогать их не зло,
Не предвзято мы еще не можем.
Две войны, неизмеримый сдвиг
Революции. Друзья, отложим
Выводы, благословляя миг
Зрелища, которому нет равных
На земных дорогах неисправных.
Хорошо, что даже ананас
Промелькнул в военных донесеньях,
С тропиков оповещают нас
О победах или пораженьях.
Удивительные имена
И растения все ближе, ближе —
Культ змеи, пантеры и слона,
Острова, которые, поди же,
Чем только не привлекали вас,
Мореплаватели… Ананас…
Он у Елисеевых витрины
Украшал, в «Онегине» его
Золото мелькнуло. Филиппины
И Борнео, где чего-чего
Нет для нас диковинного, стали
Темой дня. Какао, каучук,
Вот они откуда, что за дали!
Где-то стрелы все еще и лук,
Стаи обезьян и райской птицы
Перышки, а мы южнее Ниццы
Читать дальше