Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

В эту ночь
По кровлям тесаным,
В трубах песни заводя,
Заскребутся духи осени,
Стукнут пальчики дождя.

В сад,
Покрытый ржавой влагою,
Завтра утром выйдешь ты
И увидишь
За ночь
Наголо
Облетевшие цветы.

На листве рябин продрогнувших
Заблестит холодный пот.
Дождик,
Серый,
Как воробышек,
Их по ягодке склюет.

Ты гладишь мне волосы легкой рукой
И брови свои опускаешь в смущенье.
А ночь караулит короткий покой,
И трудно расстаться нам с ночью такой…
Поют петухи в отдаленье.

Лукавая бродит по крышам луна,
Кричит за рекой одинокая птица,
Береза шумит под окном. А у нас —
Минута молчанья, и может она
На целую вечность продлиться.

Вот так бы сидеть от зари до зари,
Чтоб ветви шумели, чтоб ты не скучала.
Но гасит рассвет у ворот фонари,
И утро встает у речного причала.

Здесь, может быть, Лувен
Разыскивал корень женьшеня,
Петляя по тропам,
Знакомым ему одному,
Пока не нагрянет
Последней надежды крушенье,
Леса не споют
Лебединую песню ему.
Здесь только изюбры,
Как древние рыцари, бились,
Тайгу оглашая
Могучей призывной трубой.
Дрожали отроги,
Испуганно кедры теснились,
Взирая на тот
Не впервые увиденный бой;

Здесь лось пробегал,
Унося по лесистому склону,
Как дар драгоценный,
Ветвистое бремя рогов,
И ветер кидался
За быстрым сохатым в погоню,
И выстрел гремел
У далеких речных берегов.

Но Лувен исчез.
Он не бродит в хребтах Дадяньшаня.
На тропах безвестных
Давно не осталось следа.
Лежит перед нами
Дорога большая-большая,
По которой в тайгу
Молодые войдут города.

Им вослед прогремит
Неизменная в подвигах слава.
И воспрянет природа,
Преображенная в сад.
Это наш Комсомольск,
Это наша Советская Гавань
Над тайгой заповедной
Поднимут свои голоса.

Мы увидим тогда:
Выйдут жители в парк
при заводе.
Им задумчивый тополь
Напомнит забытую быль,
И появится Лувен.
Комсомольцы в седом садоводе
Не узнают бродягу —
Искателя новой судьбы.

Ты давно, седеющий старик,
Укрываться облаком привык.

Но разгонит ветер облака —
Ты на солнце выставишь бока.

И зеленый радуется мир
Твоему величию, Хехцир.

Где багульник розовый примят,
Сосны над ручьями зашумят.

В дубняке сойдутся в табуны.
Черные лесные кабаны…

У пяты твоей издалека
Грозная проносится река.

Ты из-под нахмуренных бровей
Наблюдаешь сумрачно за ней.

Там, на гребне утренней волны,
Ты видал Хабарова челны,

Рыбаков с трезубцами в руках,
Осетров, что бились на крюках,

Редкие шатры на берегу,
За шатрами — дальнюю тайгу,

Дикаря скуластого костер,
Что над лесом космы распростер.

Древние могильные холмы,
Веющие холодом из тьмы…

Ты скажи, неласковый старик,
Для чего ты прятаться привык,

Кутаться в туманы по утрам,
Непокорный бурям и ветрам?

Я смотрел-смотрел из темноты
На твои гранитные черты,

И до слуха быстрая река
Донесла мне слово старика:
«Для того я прячусь целый век,
Чтоб не знал, не ведал человек,

Как до седины я сохранил
Тайну человеческих могил…»

Видно — и страшна и велика
Вековая тайна старика.

Строителям Комсомольска

Я припомнить всего не смогу
Про костры на ночном берегу.
Про тайгу, что шумела вчера,
И про первый удар топора.
Это — черные гари во мгле
И постель на промокшей земле,
Это — наш балаган у реки
И зеленые тучи мошки.

Было страшно идти, не солгу,
В нелюдимую эту тайгу.
И поймешь ли, почувствуешь ты
Горький привкус амурской шульты?

(Так зовется коричневый сок,
Что в березовых дуплах засох.)
Булку хлеба со свежей кетой
Мы в тайге запивали шультой.