Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

Лучше этой песни нынче не найду.
Ты растешь заречною яблоней в саду.

Там, за частоколом, вся земля в цветах.
Ты стоишь — как яблоня в молодых летах.

Ты цветешь, как яблоня, — белым цветком.
Ты какому парню машешь платком?

Улыбнулась ласково, ты скажи — кому?
Неужель товарищу — другу моему?

Я его на улице где-нибудь найду,
Я его на правую руку отведу.

«Что ж, — скажу, — товарищ, что ж, побратим,
За одним подарком двое летим?»

Здесь тишина. Возьми ее, и трогай,
И пей ее, и зачерпни ведром.
Выходит вечер прямо на дорогу.
И месяц землю меряет багром.

Высоких сосен бронзовые стены
Окружены просторами долин,
И кое-где цветут платки измены
У одиноко зябнущих рябин.

И мне видны расплавленные смолы
И перелесок, спящий на боку,
За рощей — лес, а за лесами — долы
И выход на великую реку.

Все голубым окутано покоем,
И виден день, заброшенный в траву…
Вы спросите: да где ж это такое?
А я не помню и не назову.

Оправдываться буду перед всеми
И так скажу стареющим друзьям:
«Товарищи! Земля идет на север,
К зеленым океанам и морям!»

Не знаю я, когда такое встречу,
Отправимся за ним и не найдем,
А я хочу, чтоб милое Заречье
Еще звенело в голосе моем.

То веселая и светлая,
То грустная,
Широка ты, глубока ты,
Песня русская!

Высоко ты залетаешь:
В бой идешь, в поход.
Ведь сложил тебя и славил
Весь родной народ.

Ты летишь страной раздольной,
И тебе дано
Пронести на крыльях вольных
Гром Бородино,

Ветер нашей русской славы,
Взвитый над Днепром,
Свет немеркнущей Полтавы,
Измаила гром!

Дальше ярко, как зарницы,
На веки веков
Встали Киев и Царицын,
Дон и Перекоп!

Над лесами, над полями
Радуй и томи,
Над советскими краями,
Русская, греми!

Лучше нет тебя на свете,
Всем ты хороша,
Песня вольная, как ветер,
Русская душа!

Не боюсь, что даль затмилась,
Что река пошла мелеть,
А боюсь на свадьбе милой
С пива-меду захмелеть.
Я старинный мед растрачу,
Заслоню лицо рукой,
Захмелею и заплачу.
Гости спросят:
«Кто такой?»
Ты ли каждому и многим
Скажешь так, крутя кайму:
«Этот крайний, одинокий,
Не известен никому!»
Ну, тогда я встану с места,
И прищурю левый глаз,
И скажу, что я с невестой
Целовался много раз.
«Что ж, — скажу невесте, — жалуй
Самой горькою судьбой…
Раз четыреста, пожалуй,
Целовался я с тобой».

То ль тебе, что отрады милее,
То ли людям поведать хочу,
Что когда ты приходишь — светлею,
И когда ты уходишь — грущу.

Ты меня, молодая, по краю
Раскаленного дня повела.
Я от гордости лютой желаю,
Чтобы ты рядом с морем жила.

Чтоб в раскосые волны с разбега,
Слыша окрик отчаянный мой,
Шла бы лодка далекого бега
И на ней белый парус прямой.

Чтобы паруса вольная сила,
Подчиняясь тяжелым рукам,
Против ветра меня выносила
К долгожданным твоим берегам.

Слышу, как проходит шагом скорым
Пересудов тягостный отряд…
Я привык не верить наговорам, —
Мало ли, что люди говорят.

Я никак не ждал грозы оттуда,
Все мне стало ясным до того,
Что видал, как сплетня и остуда
Ждали появленья твоего.

Но для них закрыл я все тропинки,
Все пути-дороги.
Приходи,
Светлая, накрытая косынкой,
И долинный мир освободи!

Жду, что ты приветом приголубишь
Край, где славят молодость твою.
Говорят, что ты меня не любишь, —
Что с того, коль я тебя люблю!

Песня носится, выносится,
Чтобы в голосе дрожать,
А на волю как запросится,
Ничем не удержать.

Кони в землю бьют подковами,
Снег, чем дальше, — тем темней,
Жестью белою окована
Грудь высокая саней.

Снежный, вьюжный, незаброшенный
Распахнул ворота путь…
«Ну, садись, моя хорошая,
И помчим куда-нибудь!»