Семён Кирсанов - Поэтические поиски и произведения последних лет

Писал стихи:
«О, Русь! О, Русь!»
Произносил:
— О, Гусь, о, Гусь! —
И приходил на зов —
о, грусть! —
соседский гусь,
картавый гусь…

От соклассников —
свист:
— Медное пузо,
гимназист,
гимназист,
скажи:
кукуруза!

Вместо «Карл, офицер» —
ныло «Кагл, офицег».
Перерыл
медицинские книги,
я ищу тебя, эР,
я зову тебя, эР,
в обессиленной глотке
возникни!

И актер из театрика
«Гамаюн»
изливал над картавостью
ругань,
заставлял повторять:
— Теде-дюм, теде-дюм,
теде-дюм, деде-дюм —
ррюмка!

Рамка
Коррунд!
Карборунд!
Боррона!
Как горошинка,
буква забилась,
виноградного косточкой
силилась вылезть,
и горела на нёбе она.

Хорохорилась буква
жемчужиной черной,
по гортани
рассыпанный перл…
Я ходил, прополаскивал
горло, как борной,
изумительной буквою
эР.

И, гортань растворивши
расщелиной трубной,
я провыл над столицей
трикрат:
— На горе
Арарат
растет
красный
и крупный
виноград,
ВИНОГРАД,
ВИНОГРАД!

Для песен смуглой у шатра
я с фонарем не обернулся.
Фатима, жди — спадет чадра
у черной радуги бурнуса.

В чье сердце рай, Селим, вселим?
Где солнце — сон? И степи сини?
Где сонмом ангелов висим
на перезрелом апельсине?

Где сок точили?
На углу…
Как подойти к луне?
С поклоном…
Горам — Корен
Как Иль-ля-У,
мой берег желт,
он — за Ливаном.

Багдад!
Корабль!!
Шелка!!!
Любовь!!!
О, бедуин, беда и пена!
И морда взмылена его,
и пеньем вскинуты колена.

О, над зурной виси, Гафиз,
концы зазубрин струн развеяв,
речей
ручей,
в зурну
катись
и лезвий
речь
точи
быстрее…

Но как
взлетит
на минарет
фонарь
как брошенный
окурок…
С огнем восстанья и ракет
подкрался рослый младотурок.

Но в тьму ночную — не спеша…
Такая мгла!
За полумесяц
отряд ведет Кемаль-паша,
штыками вострыми развесясь.

И что же, ты оторопел?
Нет!
Видно, струн не перебросить,
покуда
в горле
Дарданелл
торчит
английский
броненосец.

Были ива да Иван,
древа, люди.
Были выше — дерева,
люди — люты.

Упирались в бел туман
поднебесный
деревянные дома,
церкви, кнесы…

За кремлевскою стеной
Грозный топал,
головою костяной
бился об пол.

Звал, шатая бородой: —
Эй, Малюта!
Помолися за убой,
смерть-малюток.

Под кремлевскою стеной
скрипы, сани,
деготь крут берестяной
варят сами.

Плачет в избяном чаду
молодуха,
будто в свадебном меду —
мало духа.

И под ребрами саней
плачет полоз,
что опричнины пьяней
хриплый голос.

Бирюками полон бор,
площадь — людом.
По потылице топор
хлещет люто.

Баба на ухо туга,
крутобока.
И храпят, храпят снега,
спят глубоко.

Были ива да Иван,
были — вышли.
Стали ниже дерева,
избы — выше!

А на пахотах земли
стало вдвое.
То столетья полегли
перегноем.

С песнею гуляю
от Москвы до Баку́,
сумочку ременную
ношу на боку.

Старую ли песню
по-новому петь?
Новую ли песню
струне одолеть?

«Ехал на ярмарку
ухарь купец,
ухарь купец,
молодой удалец…»

Ехали купцы
да из Астрахани,
водкой с икоркой
позавтракали…

Чайники фаянсовые,
рокоты кобзы.
Рубахи распоясывая,
сели купцы.

Грай-играй, машина!
Савва, гогочи!
Мы-ста купецкие,
мы-ста богачи!..

— Руб с полтиной, никак не меньше,
Панфил Парамоныч, да как же можно?..

Ярмарка, ярмарка,
шаляпинский бас,
ярмарка-боярынька,
полный лабаз!

Фатит смекалки
да хитрости —
обмерить, обвесить
да вытрясти.

Гармозы яровчатые
душу веселят,
мужики сноровчатые
пишут векселя.

Водка Ерофеича
споласкивает рот,
купец не робеючи
векселя берет…

Город неприветливый,
жесткий хлеб,
Александра Третьего
черный герб.