Борис Слуцкий - Покуда над стихами плачут...

В рабочем городке Солнечногорске,
в полсотне километров от Москвы,
я подобрал песка сырого горстку —
руками выбрал из густой травы.

А той травой могила поросла,
а та могила называлась братской,
их много на шоссе на Ленинградском,
и на других шоссе их без числа.

Среди фамилий, врезанных в гранит,
я отыскал свое простое имя.
Все буквы — семь, что памятник хранит,
предстали пред глазами пред моими.

Все — буквы — семь — сходилися у нас,
и в метриках и в паспорте сходились,
и если б я лежал в земле сейчас,
все те же семь бы надо мной светились.

Но пули пели мимо — не попали,
но бомбы облетели стороной,
но без вести товарищи пропали,
а я вернулся. Целый и живой.

Я в жизни ни о чем таком не думал,
я перед всеми прав, не виноват.
Но вот шоссе, и под плитой угрюмой
лежит с моей фамилией солдат.

Я помню парады природы
и хмурые будни ее,
закаты альпийской породы,
зимы задунайской нытье.

Мне было отпущено вдоволь —
от силы и невпроворот —
дождя монотонности вдовьей
и радуги пестрых ворот.

Но я ничего не запомнил,
а то, что запомнил, — забыл,
а что не забыл, то не понял:
пейзажи солдат заслонил.

Шагали солдаты по свету —
истертые ноги в крови.
Вот это,
друзья мои, это
внимательной стоит любви.

Готов отказаться от парков
и в лучших садах не бывать,
лишь только б не жарко, не парко,
не зябко солдатам шагать.

Солдатская наша порода
здесь как на ладони видна:
солдату нужна не природа,
солдату погода нужна.

Вы не были в районной бане
в периферийном городке?
Там шайки с профилем кабаньим
и плеск,
как летом на реке.

Там ордена сдают вахтерам,
зато приносят в мыльный зал
рубцы и шрамы — те, которым
я лично больше б доверял.

Там двое одноруких
спины
один другому бодро трут.
Там тело всякого мужчины
исчеркали
война
и труд.

Там по рисунку каждой травмы
читаю каждый вторник я
без лести и обмана драмы
или романы без вранья.

Там на груди своей широкой
из дальних плаваний
матрос
лиловые татуировки
в наш сухопутный край
занес.

Там я, волнуясь и ликуя,
читал,
забыв о кипятке:
«Мы не оставим мать родную!» —
у партизана на руке.

Там слышен визг и хохот женский
за деревянною стеной.
Там чувство острого блаженства
переживается в парной.

Там рассуждают о футболе.
Там с поднятою головой
несет портной свои мозоли,
свои ожоги — горновой.

Но бедствий и сражений годы
согнуть и сгорбить не смогли
ширококостную породу
сынов моей большой земли.

Вы не были в раю районном,
что меж кино и стадионом?
В той бане
парились иль нет?
Там два рубля любой билет.

Лошади умеют плавать.
Но — нехорошо. Недалеко.

«Глория» по-русски значит «Слава».
Это вам запомнится легко.

Шел корабль, своим названьем гордый,
океан старался превозмочь.

В трюме, добрыми мотая мордами,
тыща лошадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.

Мина кораблю пробила днище
далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.

Что же им было делать, бедным, если
нету мест на лодках и плотах?