Борис Слуцкий - Покуда над стихами плачут...

— Хуже всех на фронте пехоте!
— Нет! Страшнее саперам.
В обороне или в походе
хуже всех им, без спора!

— Верно, правильно! Трудно и склизко
подползать к осторожной траншее.
Но страшней быть девчонкой —
связисткой,
вот кому на войне
всех страшнее.

Я встречал их немало, девчонок!
Я им волосы гладил,
у хозяйственников ожесточенных
добывал им отрезы на платье.

Не за это, а так
отчего-то,
не за это,
а просто
случайно
мне девчонки шептали без счета
свои тихие, бедные тайны.

Я слыхал их немало, секретов,
что слезами политы,
мне шептали про то и про это,
про большие обиды!

Я не выдам вас, будьте спокойны.
Никогда. В самом деле,
слишком тяжко даются вам войны.
Лучше б дома сидели.

Все спали в доме отдыха,
весь день — с утра до вечера.
По той простой причине,
что делать было нечего.

За всю войну впервые,
за детство в первый раз
им делать было нечего —
спи — хоть день, хоть час!

Все спали в доме отдыха
ремесленных училищ.
Все спали [5] В книге: «спасли». — прим. верст. и не встали бы,
хоть что бы ни случилось.

Они войну закончили
победой над врагом.
Мальчишки из училища,
фуражки с козырьком.

Мальчишки в форме ношеной,
шестого срока минимум.
Они из всей истории
учили подвиг Минина

и отдали отечеству
не злато-серебро [6] В книге: «злато — серебро». — прим. верст. —
единственное детство,
все свое добро.

На длинных подоконниках
цветут цветы бумажные.
По выбеленным комнатам
проходят сестры важные.
Идут неслышной поступью.
Торжественно молчат:
смежив глаза суровые,
здесь,
рядом,
дети спят.

Ордена теперь никто не носит.
Планки носят только дураки.
Носят так, как будто что-то просят.
Будто бы стыдясь за пиджаки.
Потому что никакая льгота
этим тихим людям не дана,
хоть война была четыре года,
длинная была война.
Впрочем, это было так давно,
что как будто не было и выдумано.
Может быть, увидено в кино,
может быть, в романе вычитано.
Нет, у нас жестокая свобода
помнить все страдания. До дна.
А война — была.
Четыре года.
Долгая была война.

Давайте после драки
помашем кулаками:
не только пиво-раки [7] В книге: «пиво — раки». — прим. верст.
мы ели [8] В книге: «если». — прим. верст. и лакали,
нет, назначались сроки,
готовились бои,
готовились в пророки
товарищи мои.

Сейчас все это странно.
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов —
фанерный монумент —
венчанье тех талантов,
развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),
за нашу славу (общую),
за ту строку отличную,
что мы искали ощупью,
за то, что не испортили
ни песню мы, ни стих,
давайте выпьем, мертвые,
во здравие живых! [9] … давайте выпьем мертвые, / во здравие живых . Вот как прокомментировал эту строку и название, которое он дал этому своему стихотворению («Голос друга»), сам автор: «„Давайте после драки…“ было написано осенью 1952-го в глухом углу времени — моего личного и исторического. До первого сообщения о врачах-убийцах оставалось месяц-два, но дело явно шло — не обязательно к этому, а к чему-то решительно изменяющему судьбу. Такое же ощущение — близкой перемены судьбы — было и весной 1941 года, но тогда было веселее. В войне, которая казалась неминуемой тогда, можно было участвовать, можно было действовать самому. На этот раз надвигалось нечто такое, что никакого твоего участия не требовало. Делать же должны были со мной и надо мной. Повторяю: ничего особенного еще не произошло ни со мной, ни со временем. Но дело шло к тому, что нечто значительное и очень скверное произойдет — скоро и неминуемо. Надежд не было. И не только ближних, что было понятно, но и отдаленных. О светлом будущем не думалось. Предполагалось, что будущего у меня и у людей моего круга не будет никакого… Позднее я объявил это стихотворение посмертным монологом Кульчицкого и назвал „Голос друга“… Через год-два у меня уже не было оснований для автопохорон… Но осенью 1952 года ощущение было именно такое…» (Борис Слуцкий. О других и о себе. М., 2005. С. 194.)