Сколько здесь по весне развеселого крика,
То нагрянет дружина сюда, то отряд,
А по осени девочки ищут бруснику,
Пионерские галстуки на груди их горят.
Что ж, аукайся громко, счастливое детство!
И успей много раз к белой роще прильнуть,
И в прозрачную воду сумей наглядеться,
И смешные косички в нее окунуть!..
1951
Солнце предзакатное пылает,
Воду пьет прибрежная лоза.
Девочка с подружками играет —
Голубые круглые глаза.
Две косички в бантиках,
На кармашках кантики.
На кармашках два оленя
Разбежались, не унять.
…Всё длинней, всё гуще тени,
Скоро солнце ляжет спать.
Скоро солнце ляжет спать,
Солнце вечер встретило.
«Как тебя, синичка, звать?»
— «Катей звать», — ответила.
И опять играет, и взлетают
Две косички в ленточках красивых.
«Сколько лет тебе?»
— «Не знаю.
Я еще у мамки не спросила».
Не спросила, ну так спросишь вскоре,
Все они светлы до одного.
Родина от моря и до моря
На защите счастья твоего!
1951
То ветер поднимется буйный,
То вал зашумит штормовой,
А кедр у горы Караульной
Стоит, как ее часовой.
И пало на долю родному
Расти, красоваться, мужать,
Где воды спокойной Туломы
Устали до моря бежать.
Кого он зовет или кличет
И что он увидел вдали?..
Он помнит суровый обычай —
Его партизаны ввели.
Когда они шли из разведки —
Не где-нибудь в скалах,
а тут, —
У самого кедра нередко
Гремел партизанский салют.
Людского заботой обласкан,
Под блеклой стоит синевой,
И вьются легенда и сказка
Над гордой его головой.
Еще он не стал великаном,
Но виден уже великан,
Он смотрит в лицо океану,
И видит его океан!
1951
305. АНАТОЛИЮ БРЕДОВУ, ТРАУЛЕРУ, ГЕРОЮ
Чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
Вл. Маяковский
Биться океану стало нечем,
Он затих на сотни верст вокруг.
Ты пришел, и я сказал при встрече:
«Анатолий Бредов,
здравствуй, друг!
Как живешь ты?
Были штормы?»
— «Были!
Далеко я в море уходил.
Океан,
что конь, по шею в мыле,
Только пену сбрасывал с удил!»
— «Ну, а ты?»
— «А я напал на рыбу,
Брал и в бурю пикшу и треску».
— «Ну, а он?»
— «Ему был полный выбор:
То подняться к тучам
белой глыбой,
То впадать в зеленую тоску!
Вдруг ему сражаться стало нечем,
Он затих на сотни верст вокруг…»
…Я иду, обрадованный встречей,
Тихо повторяя:
«Здравствуй, друг!
О тебе наслышан я в Петсамо —
Месть и гнев настигли там врагов,—
О тебе молва прошла до самых
Тихоокеанских берегов!»
…Пулемет замолк.
Друзья-солдаты
Пали.
Только рано торжествует враг.
Ты с противотанковой гранатой
Делаешь в бессмертье первый шаг.
Со вторым —
гранатой бьешь о камень.
И народ увидел подвиг твой:
Ты один расчеты свел с врагами,
Слава слита с песней и молвой.
Слава о тебе прошла, ликуя,
И вблизи и в далях боевых.
О тебе молва прошла, тоскуя,
Прогремев, что нет тебя в живых!
Нет, живой!
И мимо скал отвесных
Ты идешь, задорен и упрям.
Нет, живой ты!
Ибо всем известно —
Мертвые
не ходят
по морям!
1952
Рано просыпается Ульяна,
Перед ней моряцкие пути.
Выйти к морю ей иль к океану
Проще, чем другой к ручью пройти!
Вот она спускается с пригорка,
И шаги Ульяны так легки,
Что ее, веселую поморку,
Чайкою прозвали моряки.
Вот она идет к большому морю,
Так ведется в нашей стороне:
Там, где море с ветром спорит, —
Там рыбачки мчатся по волне!
Ставят переметы, ставят сети,
Далеко от берега плывут,
И меж ними есть на белом свете
Та, что люди Чайкою зовут!
1952
К реке Вороньей путь
не ближний,
Но он привел меня к нему.
…Сидит старик из старой Ижмы,
Сидит хозяином в дому.
Большие руки на коленях,
Глаз непотухших мягкий свет.
…Куда б ни шли стада оленей,
Туда и он. Шел сорок лет.
Вились, вились оленьи тропы;
И всю-то жизнь над головой
Лишь только чума дым и копоть
Да ночь над тундрой вековой.
И словно был заклятым трижды
Весь век, как этот чум в дыму…
…Сидит старик из старой Ижмы,
Сидит сам на́больший в дому.
Читать дальше