Он вторгается, как мастер.
Лозунг выбран, словно щит:
«Именем Советской власти!» —
В этот грохот он кричит.
«Именем…»
И, прям и светел,
С бомбой падает в века.
Мир ломается. И ветер
Давят два броневика.
1933
103. ВЕЧЕР («Уже вечерело…»)
Уже вечерело.
Горело и гасло
В лампадках простых деревянное масло.
Туман поднимался от мертвых болот.
Седая старуха сидит у ворот.
Она — представителем всей старины.
И красные губы ее сожжены —
Дыханием солнца и летней страды,
Дыханьем великой и малой воды.
Да здравствует вечер!
Без всяких приманок
Уселись у ног голубые туманы.
Старуха сидит с голубыми гостями,
Старуха своими живет новостями.
И щурится левым, готовым ослепнуть,
И рот раскрывает великолепный.
И падает слово, как дерево, глухо.
Какую запевку заводишь, старуха,
Былину какую вечерней порой?
«…Мой сын — Громов Павел — великий герой.
Всемирная песня поется о нем,
Как шел он, лютуя мечом и огнем!
Он (плечи — что двери!) гремел на Дону,
И пыль от похода затмила луну!
Железный нагрудник — радетель отваг,
Папаха — вся в звездах, и конь — аргамак!
Конь гнется, что ива, в четыре дуги…
„Где Громов?“ — истошно кричали враги.
Светящейся саблей, булатной, кривой,
Ответил им Пашка — орел боевой.
„Эй, дьяволы, — крикнул, пришпорив коня,
Вы знаете притчи получше меня.
Известно ль дроздовцам, что лед не сластит
Блоха не глаголет и рак не свистит?“
Бойцы подивились тогда… Голова!
И приняли бой, повторяя слова:
„Известно ли белым, что лед не сластит,
Блоха не глаголет и рак не свистит?“
И врезались в бой человеческой гущей,
И кровь завертелась сильнее бегущих.
И падали люди, как падают камни.
…Где нынче идет он, далекий и давний,
С блестящим наганом и плеткой витою?..»
Старуха встает надмогильной плитою.
Туманы и тучи идут наравне,
И стелется песня по красной стране.
1933
104. «Я хожу, крушусь, радею…»
Я хожу, крушусь, радею —
Потеряла перстенек.
Горевала млада неделю
И еще один денек.
Обломала куст калины,
Девятью кругами шла,
Обходила всю долину,
Но колечка не нашла.
Встану я у края неба
На забавные цветки,
Свой платок, белее снега,
Разорву на лоскутки.
И пойду путем обратным
Мимо сада, вся в слезах,
Безымянный, безотрадный
Лоскутком перевязав.
Выйдет мамка-нелюдимка,
Спросит, грусти не тая:
«Где страдала, где ходила,
Пропадала, дочь моя?»
Я отвечу, что не вспомнить,
Где ходила, где была.
Укололась о шиповник,
Кровь недавно уняла.
День уходит к новоселам.
Будь что будет. Всё равно.
Парень тросточкой веселой
Стукнул в крайнее окно.
Что ж, расспрашивай, удалый,
Отними совсем покой:
Где ходила, где страдала
С перевязанной рукой?
В небе звезды, словно свечи,
Смутно теплят грусть свою.
Я по всем статьям отвечу,
Ничего не утаю:
«Я ходила там, где не был
Ни один из тьмы людей,
Там дубы стоят до неба,
Ходит огненной метель.
Там, себя во всем проверив,
Переняв дары утра,
Голубой пололи вереск
Многоцветные ветра.
Яблони, набухнув соком,
Верили в добро и зло.
И по радуге высокой
Солнце на землю сошло.
Я великое участье
Раскидала щедро там
Умирающим от счастья
И восторженным цветам…»
1933
Полземли обхожено в обмотках,
Небеса постигнуты на треть.
Мы тогда, друзья и одногодки,
Вышли победить иль умереть.
Выступили мы подобно грому,
А над нами, ветром опален,
Полыхал великий и багровый,
Ярый цвет негаснущих знамен.
Пули необычные, с надрезом,
Спорили с просторами полей.
Мы гремели кровью и железом
Лютой биографии своей.
Умирая, падал ветер чадный,
Всё испепеляя, гибла медь,
Но знаменам нашим беспощадным
Не дадим, товарищи, истлеть.
Все они проходят в лучших песнях,
Достигая звездной высоты.
Если их поставить разом, вместе,
Не было б истории чудесней,
Не было б сильнее красоты!
Читать дальше