Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

Пристраиваясь к пятидневкам
И к десяти восстав от сна,
По улицам гулящей девкой
Шла подмосковная весна.

Катилась беспрозванным краем,
И где ни ступит — там теплей,
За ней тащился, словно фрайер,
А может, мученик, — апрель.

Она же, спутав акварели,
Звенела песнею штрафной,
И волосы ее горели,
Слегка подхваченные хной.

Еще полмесяца до грома,
И ветер дух перешибал,
И в заведеньях Моссельпрома
Торчали плечи вышибал!

Вот так примерно шла до грани,
Самолюбива и ясна,
Мирская девка,
Божья краля,
Та подмосковная весна…

И для меня (в порядке частном
Об этом вновь поговорим!)
Она уже была злосчастной
По разным признакам своим.

И на панелях, стужу выстрадав,
Играли шкеты на туза.
А впереди — дыханье выстрела
И преждевременно — гроза.

…Я ни капли в песне не заумен.
Уберите синий пистолет!
Командармы и красноармейцы,
Умер
Чуть ли не единственный поэт!

Я иду в друзьях.
И стих заметан.
Он почти готов. Толкну скорей,
Чтобы никакие рифмоплеты
Не кидали сбоку якорей!

Уведите к богу штучки эти.
Это вам не плач пономаря!
Что вы понимаете в поэте,
Попросту — короче говоря?

Для чего подсвистыванье в «Лютце»,
Деклараций кислое вино?
Так свистеть во имя Революции
Будет навсегда запрещено!

Никогда эпоха не простит им
Этот с горла сорванный галдеж…
Поднимая руку на маститых,
Я иду с тобою, молодежь!

Боевая! Нападу на след твой
И уйду от бестолочи той —
Принимать законное наследство
До последней запятой.

Я ни капли в песне не заумен.
Уберите синий пистолет!
Командармы и красноармейцы,
Умер
Чуть ли не единственный поэт!

И, кляня смертельный вылет пули,
Вековую ненависть свинца,
Встань, Земля, в почетном карауле
Над последним берегом певца!

Слово идет, как Иван Креститель,
Медленно.
Я на него дивлюсь.
Я наперед говорю:
«Простите
За слово, которого сам боюсь».

…Вам с той стороны чужедальной не видно,
Как прет покупатель,
ногой скользя,
Стихи раскупая, словно повидло,
А ваших стихов и купить нельзя.

Стихи разворочены, что проспекты,
По ним путешествует ротозей…
Гроза тяжелее, чем фининспектор,
Ложится на плечи ваших друзей!

Ну и шатаешься днем — бездомным,
Откинув страстишек своих комок…
Когда там состряпают ваш многотомник,
Чтоб глаз отдохнуть бы на слове мог?

Наш день быстроног, и за ним не угнаться
Бескрылым поэтам, — и вот:
Сидим, верещим и — кругом шестнадцать! —
Противников бьем в живот.

Сейчас полегчало. А были драки,
Летели клочки рубах.
Тишь и гладь возглавляет в РАПП’е
По-прежнему Авербах.

Я тоже немного
(спаси и помилуй!)
Держал конец вервия.
Но хватит.
И вновь водворен Ермилов
Для мирного жития!

И чтобы не грохнуло в огородах
Разбойною трын-травой —
Несчастную шпагу Семена Родова
Ломают над головой.

(Читатель! Я не был вождем в Литфронте.
Не надо раздумывать сутками.
Читатель! Прошу вас, не провороньте:
Ирония выше присутствует.)

Теперь о Республике. Она озабочена —
Ей нужно рваться вперед.
Она, первородная и рабочая,
Не так еще заживет.

И в песнях, подкинутых в небо змейками,
Вопрос о Республике — прост:
Она — боевая, красноармейская —
Идет, набирая рост.

Она бы не так еще заходила
И вынеслась вразворот,
Если б не путались крокодилы
Известных Чеке пород.
…………………………………
Я тоже бы сердце по капле вылил,
Не спрашивая врача.
А вы прострелили его навылет
Нечаянно.
Сгоряча.

Поэты обычны. Без соли и перцу,
В стихи зарываясь до щек…
Владимир Владимирыч!
С вашим сердцем
Вам жить бы еще и еще.

День вновь качнулся от угара.
Была война. Была тоска.
И поп, похожий на огарок,
Кропил святой водой войска.

Молитва старая ходила
Командой унтера крутой.
И прыгало в руках кадило,
Как неспокойный дух святой.