Кто изорвал мое льняное полотно,
Что я берег себе для смертного обряда?
Кто вытоптал мои цветы у палисада
И повалил забор с цветами заодно?
Кто злобно разломал (о, ярость обезьянья!)
Мой стол, к которому привык я так давно?
Кто разбросал дрова? И кто разлил вино
Мое, не дав ему дойти до созреванья?
Мать бедная моя, шепчу я со стыдом,
В могиле пребывай! Руиной стал мой дом…
Тропа ведет меня к последнему ночлегу.
Не надо более входить ко мне под кров,
О, призрак матери… О, не бреди по снегу
Ночною нищенкой под окна хуторов.
* * *
«Расцвел зимой шиповник по ошибке…»
Расцвел зимой шиповник по ошибке,
Но холод быстро заявил права.
Ты беспокойна? Где твои слова,
Что были так обманчивы, так зыбки?
Вот мы бредем неведомо куда, —
Воздушному стоять недолго замку.
Твои глаза в мои вошли, как в рамку, —
Как быстро стала в них видна беда!
Снежинки над тобой и надо мной
Меж тем акрополь строят ледяной,
Мир одевая пологом печальным, —
О, этот снег, похожий на фату!..
Зачем сегодня небеса в цвету
И хмелем осыпают нас венчальным?
Фернандо Пессоа
(1888–1935)
Есть некая огромная страна,
Недостижимая для морехода;
Животворит и властвует она,
И от нее свой род ведет Природа.
Под небом там покой и тишина,
Там не грозит малейшая невзгода, —
И мысли нет, что тучка хоть одна
Там проскользнет по глади небосвода.
Но это все же не земля, о нет, —
Страну сию, лишенную примет,
Душа узрит столь странной, столь холодной:
Безмолвно простирается вокруг
Один лишь лес кроваво-красных рук,
Воздетых к небу грозно и бесплодно.
Молчанье твое — каравелла под парусом белым…
Улыбка твоя — словно вымпел в руках ветерка…
Молчанье твое почитает насущнейшим делом,
Чтоб я на ходули взобрался у края райка…
Я сердце мое уподоблю разбитой амфоре…
Молчанье твое сберегает тончайшую грань…
Но мысль о тебе — словно тело, которое море
Выносит на берег… Искусство, бесплотная ткань…
Распахнуты двери, и ветер приходит с разбоем
И мысль похищает про дым, про салонный досуг…
Душа моя — просто пещера, больная прибоем…
Я вижу тебя, и привал, и гимнастов вокруг…
Как дождь, тускловатое золото… Нет, не снаружи
Во мне: ибо я — это час и чудес, и беды…
Я вижу вдову, что вовеки не плачет о муже…
На внутреннем небе моем — ни единой звезды…
Сейчас небеса — будто мысль, что корабль не причалит…
И дождь моросит… Продолжается Час в тишине…
Ни койки в каюте!.. О, как бесконечно печалит
Твой взгляд отчужденный, — ни мысли в нем нет обо мне…
Продляется Час и становится яшмою черной
Томления — мрамором, зыбким, как выдох и вдох…
О нет, не веселье, не боль — это праздник позорный,
И миг доброты для меня не хорош и не плох…
Вот фасции ликторов вижу у края дороги…
Знамена победы не взяты в крестовый поход…
Ин-фолио — стали стеной баррикады в итоге…
Трава на железных дорогах коварно растет…
Ах, время состарилось!.. Нет на воде ни фрегата!..
Обрывки снастей и куски парусины одни
Вдоль берега шепчутся… Где-то на Юге, когда-то,
Нам сны примерещились, — о, как печальны они…
Дворец обветшал… О, как больно — в саду замолчали
Фонтаны… Как скорбно увидеть с осенней тоской
Прибежище вечной, ни с чем не сравнимой печали…
Пейзаж обернулся запиской с прекрасной строкой…
Да, все жирандоли безумство разбило в юдоли,
Клочками конвертов испачкана гладь озерца…
Душа моя — свет, что не вспыхнет ни в чьей жирандоли…
О ветер скорбей, иль тебе не бывает конца?..
Зачем я хвораю?.. Доверясь олуненным пущам,
Спят нимфы нагие… Заря догорела дотла…
Молчанье твое — это мысль о крушенье грядущем,
И ложному Фебу твоя вознесется хвала…
Павлин оперенья глазастого в прошлом не прячет…
О грустные тени!.. Мерещатся в недрах аллей
Следы одеяний наставниц, быть может, и плачет
Услышавший эхо шагов меж пустых тополей…
Закаты в душе растопились подобием воска…
Босыми ногами — по травам ушедших годов…
Мечта о покое лишилась последнего лоска,
И память о ней — это гавань ушедших судов…
Читать дальше