Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Былой любви служить по-прежнему готов,
Повсюду я ищу звучание цветов
И позабыл число отысканных мелодий.

Я знаю, в мире все — одна игра ума:
Светило нас убьет, коль в нас лучи направит,
Лазурью властвует, я ведаю, чума,
А жемчуг, зародясь, моллюска тяжко давит.

Увы, Материя — моей души тюрьма.
Покуда лилия Луну собою славит
И аромат струит, — уже рождает тьма
Цветок, что плоть мою безжалостно отравит.

О, все известно мне! Но в дебрях бытия
Так побродить люблю без всякой цели я,
Растений музыку в душе своей лелея, —

Мне в розах виден лик едва ли не Христа,
Мне звонкие цветы — суть чистые цвета,
И бога для меня в себе хранит лилея.

Когда в полночных улицах — покой,
Когда они от суеты устали —
К окну иду, заглядываю в дали,
Ищу луну с тревогой и тоской.

Нагою белой тенью колдовской
Она скользит почти по вертикали —
Как розан, поднимаемый в бокале,
И как греха пленительный левкой.

Чарующая ночь проходит мимо,
Меня же вдаль и ввысь неумолимо
Мистические манят купола…

Я хохочу, а ты плывешь все выше,
Всходя над гребнем черепичной крыши:
— Какой соблазн в тебе, Соцветье Зла!

Вот — осень, все угасло, все поблекло.
Откуда мне узнать, о милый мой,
Ты любишь ли, чтоб дождь стучал о стекла,
Закрытые сырой, тяжелой тьмой?

Я точно знаю: сладостно безмерно
Мечтать вдвоем дождливою порой:
Пусть греза и нелепа, и химерна,
Но ей пределом — кипарисный строй.

Мы воскрешаем блеск минувших лилий
И вызываем к жизни без конца
Печальные часы былых бессилий,
Навеки погребенные сердца!

В такие ночи, с ливнем или градом,
Так хорошо отбросить жребий свой
И слушать, затаясь с тобою рядом,
Как долгий дождь шуршит по мостовой.

Как сном осенним нас бы укачали,
Рождаясь, вырастая ввысь и вширь,
Чудовищные образы печали,
Немые, как дороги в монастырь!

В такие ночи — лишь мудрейшим душам
Дано на грезы наложить узду, —
В такие ночи суждено кликушам
Метаться в экстатическом бреду, —

В такие ночи к разуму поэта
Нисходит свыше лучшая строка,
И он ее бормочет до рассвета, —
А жизнь — так далека… Так далека!

Ты повстречался посреди дороги
И показался чем-то мне сродни.
Я произнес: — Приятель, извини,
Отложим-ка на час-другой тревоги:

И путь далек, и так истерты ноги.
Я отдохнул — ты тоже отдохни:
Вином одним и тем же искони
Здесь путников поит трактир убогий.

Тропа трудна, — да что там, каждый шаг
Невыносим, и жжет подошвы, как
Последняя дорога крестных пыток…

По-своему толкуя об одном,
Мы пили, каждый плакал над вином
И в кружках наших был один напиток.

Покойный комик произносит спич,
В партере — хохот… Возникает сильный
Загробный запах, тяжкий дух могильный —
И мне анахронизма не постичь.

Сменился валик: звуки баркаролы,
Река, нимфеи на воде, луна,
Мелодия ведет в объятья сна
И уплывает в тенистые долы.

Сменился валик снова: трелью длинной
Живой и терпкий аромат жасминный
Рожден, — о, эта чистая роса…

Завод окончился, — и поневоле
Ушли в туман кларнетов голоса.
Весна. Рассвет. О, дух желтофиолей!

Стройнейшая встает из лона вод
И раковиной правит, взявши вожжи.
О, эта грудь желанна мне до дрожи…
И мысль о поцелуе к сердцу льнет.

Я молод, я силен, — ужели мало?
К чему же стыд? Как грудь твоя бела…
Ты Смерти бы противостать могла,
Когда б ее достойною считала.

О гидра!.. Удушу тебя… Когда
Падешь ты, мной повержена в буруны,
И потечет с твоих волос вода, —

То, от любви спеша к небытию,
Я наклонюсь, как гладиатор юный,
И дам тебе познать любовь мою.