Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Не вступать в переговоры — не слушать увещаний,
Что вам за дело до трусливых, до просящих и хнычущих,
Пускай старик заклинает молодого,
Заглушите крик ребёнка и материнскую мольбу,
Пусть даже трупы сотрясутся, что лежат на грубых
скамьях, ожидая похорон,
Так страшен грозный барабан, так звонка труба!

Как штурман, что дал себе слово ввести свой корабль в
гавань, хотя бы его гнало назад и часто сбивало
с пути,
Как следопыт, что пробирается вглубь, изнурённый
бездорожною далью,
Опалённый пустынями, обмороженный снегами, промоченный
реками, идущий вперёд напролом, пока не
доберётся до цели,
Так даю себе слово и я сложить для моей страны, —
услышит ли она или нет, — боевую походную песню,
Что будет призывом к оружью на многие года и века.

Ледяной ураган, словно бритвами врезается в берег,
пушечный залп возвещает крушение,
А потом утихает буря, и приходит луна, барахтаясь в зыби
морской.
Я гляжу, где беспомощно бьётся корабль, он с треском
налетел на скалу, я слышу, люди завыли от
ужаса, вопли становятся глуше и глуше.
Я не в силах помочь, мои пальцы сжимаются в судороге,
Я могу лишь кинуться к волнам, пусть они обольют меня и
замёрзнут на мне.
Я вместе с толпою, мы ищем, ни одного не прибило живого,
Утром я помогаю подбирать мертвецов и складывать их
рядами в амбаре [23] Здесь Уитман описывает подлинный случай: в 1840 г. у берегов его родного Долгого острова утонул большой корабль «Мексика». .

Вы, преступники, судимые в судах,
Вы, острожники в камерах тюрем, вы, убийцы,
приговорённые к смерти, в ручных кандалах
и на железной цепи.
Кто же я, что я не за решёткой, почему не судят меня?
Я такой же окаянный и свирепый, что же руки мои не в
цепях и лодыжки мои не в железах?

Вы, проститутки, по панелям гуляющие или
бесстыдствующие в своих конурах,
Кто же я, что могу вас назвать бесстыднее меня самого?

Я виновен! и сознаюсь, — сам прихожу с повинной!
(Не хвалите меня, почитатели, — к чорту ваши льстивые
слова!
Я вижу, чего вы не видите, я знаю, чего вы не знаете.)

Внутри, за этими рёбрами, я лежу грязный, задохшийся,

Под этим притворно-бесстрастным лицом постоянно
клокочут адовы волны,
Злодейства и развраты мне по-сердцу,
Я гуляю с распутными и пылко люблю их,
Я чувствую, что я один из них, я сам и проститутка и
каторжник,
И с этой минуты не буду отрекаться от них, ибо как
отрекусь от себя?

Пешком с лёгким сердцем выхожу на большую дорогу,
Здоровый, свободный, весь мир предо мною,
Эта серая и длинная тропа ведёт меня, куда я хочу,
Отныне не надо мне счастья, я сам своё счастье,
Отныне я больше не хнычу и ничего не хочу.
Жалобы, упрёки, придирки и книги оставлены дóма,
Сильный и радостный, я шагаю по открытой дороге вперёд.

Земля, разве этого мало?
Мне не нужно, чтобы звёзды спустились ниже,
Я знаю, им и там хорошо, где сейчас,
Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звёздных миров.

Вот глубокий урок: всё принять, никого не отвергнуть,
никому не оказать предпочтенья.
Кудлатый чернокожий, преступник, больной, неграмотный,
всем открыта и доступна она.

Роды, кто-то спешит за врачом, нищая ковыляет, шатается
пьяный, рабочие шагают гурьбой и смеются,
Бродяга-подросток, экипаж богача, расфуфыренный франт,
влюблённые, убежавшие из дому,
Торгаш, торопящийся спозаранку попасть на базар,
погребальные дроги, мебель, что перевозится в
город, и другая — из города,
Они проходят, и я прохожу, и всё проходит, и никто никому
не помеха,
Ни одного обойдённого, и все они дороги мне…

Я думаю, геройские подвиги все рождались на вольном
ветру и все вольные песни на воздухе,
Я думаю, я мог бы сейчас встать и творить чудеса,
Я думаю, что я ни встречу сейчас на дороге, то с первого
взгляда полюбится мне,
И кто увидит меня, тот полюбит меня,
Я думаю, кого ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив.

Большими глотками я глотаю пространство,
Запад и восток — мои, север и юг — мои.