Велимир Хлебников - Том 2. Стихотворения 1917-1922

Когда судов широкий вес
Был пролит на груди,
Мы говорили: это лямка
На шее бурлака.
Когда камней усталый бег
Листом в долину упадает,
Мы говорили: то лавина.
Когда плеск волн, удар в моржа,
Мы говорили: это ласты.
Когда зимой снега хранили
Пути ночные зверолова,
Мы говорили: это лыжи.
Когда волна лелеет челн
И носит ношу человека,
Мы говорили: это лодка,
Ладьи широкая опора.
Когда ложится тяжесть вод
На ласты парохода,
Мы говорили: это лопасть.
Когда броня на груди воина
Ловила копья на лету,
Мы говорили: это латы.
Когда растение листом
Остановило тяжесть ветра,
Мы говорили: это лист,
Небес удару поперечный.
Когда умножены листы,
Мы говорили: это лес.
А время листьев роста – лето.
Когда у ласточки широкое крыло
Блестит, как ложе шелка синего,
Мы говорим: она летает.
Широкий лист крыла летуньи
Ее спасает от паденья,
Как лодка, лыжи и ладья спасает человека.
Крыло – небесная лежанка,
И птица ленится, летая.
Как лужа ливня,
По площади широкой пролит
Летуньи вес, спасенной от провала.
Когда лежу я на лежанке,
На ложе лога, на лугу,
Я сам из тела сделал лодку.
И бабочка-ляпунья
Крылом широким помавает,
Путь силы поперечной
Доверив площади широкой.
Лопух и лопасть и листы –
Везде путь силы
Переходит в ширь.
Ладонь широка, как ладья,
А лапа служит точно лыжа,
И храбро ступает лапой лось по болоту.
Когда труд пролит в ширину,
Мы говорили: это лень.
И лень из неба льется ливнем.
Мы говорим: ленивец, лодырь –
Он высь труда
Ленивой ширью заменил
И не утонет от усталости.
А легкий тот, чей вес
Был пролит по площади широкой.
И белый лист воды – прозрачный лед.
В широкой ложке держится вода.
Широким камнем льда расширилась вода, –
Мы говорили: это лед.
И лужей льется площадью широкой
Отвесный ливня путь.
Мы воду пьем из ложки
И отдыхаем на широком ложе.
Мы любим, Я широким сделав,
И те, кто любят, – это люди.
Точки отвесной удар
В ширь поперечную – это старинное Эль .
Ляля и лели – легкие боги из облака лени.
Эль – это воля высот
Стать шириной,
Парить, – широкое не тонет
И не проваливается в снегу и на болоте,
Ни в воздухе, ни в море, ни в снегу.
На широкую площадь
Направленный путь –
Эля душа мировая –
Путь силовой, свою высоту
Променявший на поперечную площадь.
Эль – это луч весовой,
Он оперся на площадь широкую.
Так великан высоты
Великаном становится шири.
Эль мировое такое.
За собой
Эль ведет полководцем
Слова.

Паук мостов опутал книгу,
Страницы стеклосетей,
Стеклянные утесы.
Жилым листом
Висит железоневод,
Как сети в устье Волги,
И ловит воздух
И небес прибой.
О город – повесть!
О посох высоты!
Где раньше шло растение,
Ступенями времени стертыми,
Проходит город тою же тропой.
Из сети хат стеклянный парус,
Еще угрюм, еще неловок,
И город мчался, как суда,
Где нависали облака
На медленных глазах бечовок.

И он мешок железосетей
Рукой упорной тянет ввысь,
И полон холода столетий
Его икры железной низ.
Старик стеклянного тулупа,
Чьи волосы халупа и халупа,
Казалось, неводом завяз
Он, город стекломяс.

Он, город, старой правдой горд
И красотой обмана сила,
И, сделав смотр мятежных орд,
Жевал железные удила.
Всегда жестокий и печальный,
Широкой бритвой горло режь.
Из всей небесной готовальни
Ты взял малиновый мятеж.
Он, город, что оглоблю бога
Сейчас сломал о поворот,
Как тополь встал, чуть-чуть тревога
Ему кривила умный рот.
Он синими глазами падали
Обвил холодную щеку.
Кукушка ласковая, надо ли
Часам тоски пробить ку-ку?
Свой конский череп человеча,
Его опутав умной гривой,
Глаза белилами калеча,
Он, меловой, зажег огниво.
Когда был пролит черный глянец
Его таинственных зеркал,
Он удалялся, самозванец,
И жертву новую искал.
И если черное ведро
С ним, господином, неразлучно,
Его знакомое бедро
Чуть-чуть жирно, немного тучно.
И, проклинаемый не нами
Под шорох ласковых страниц,
Рассказ ночных зеркал о маме
Широкой тенью лился ниц.
И вечно слаб к тебе, о водка,
Воспет убийством в зеркалах,
Суровым камнем подбородка
Он опирался на кулак.
Он, город, синими глазами
Одел скулы холодной надписи
И черным зеркалом заране
Он завывал деревне: нас спаси!
И полубог и забулдыга,
С улыбкою убийцы-пьяницы,
Его развернутая книга
Навеки проклятой останется.