7 декабря 1917, 1921-1922
Вихрем бессмертным, вихрем единым
Все за свободой – туда!
Люди с крылом лебединым
Знамя проносят труда.
Всех силачей того мира
Смело зовем мы на бой,
Знаем, слабеет секира
У торговавших божбой.
Жгучи свободы глаза,
Пламя в сравнении – холод!
Пусть на земле образа!
Новых построит их голод…
Мира ушедшего стоны и корчи
Нам, вдохновенным, страшны ли?
Вещие души к грядущему зорче
Самой божественной были.
Мчимтесь дружиною к солнцу и песням,
Мчимтесь и мчимтесь – вперед!
Если погибнем – воскреснем,
Каждый потом оживет!
Двинемтесь в путь очарованный,
Мерным внимая шагам!
Если же боги закованы,
Волю дадим и богам!
1918, 1921
Я видел
Выдел
Вёсен
В осень,
Зная
Зной
Синей
Сони.
А ты пяты
На мячике созвездия
Полет бросаешь,
В изгиб
Из губ
Свернув
Свой локоть
Белого излома.
Весной улики бога.
Путь
Петь.
Сосни,
Летая,
Сосне
Латая
Очи голубые
Узлами
Северных бровей
И голубей.
В стае
Сто их.
<1918>
«Бросают в воздух стоны…»
Бросают в воздух стоны
Разумные уста.
Луга цветов, затоны,
Белеет край холста.
Дивчины три пытали:
Чи парень я, чи нет?
А голуби летали,
Ведь им не много лет.
Близкой осени бирючи
На плетне сидят грачи.
1919
Я верю их вою и хвоям,
Где стелется тихо столетье сосны
И каждый умножен и нежен,
Как баловень бога живого.
Я вижу широкую вежу
И бусами звуки я нежу.
Падун улетает по дань.
И вы, точно ветка весны.
Летя по утиной реке паутиной,
Ночная усадьба судьбы.
Вилось одеянье волос,
Одетое детскою тенью.
И каждый – путь солнца,
Летевший в меня,
Чтоб солнце на солнце менять.
И вы – одеяние ивы.
Но ведом ночным небосводом
И за руку зорями зорко ведом,
Вхожу в одинокую хижу.
Уколы соседнего колоса,
Глаголы соседнего голоса.
Вы север, вы вестник себя!
Свирели даны, и звенели
Из юного камня изъяны.
1919
Сумасшедший араб,
С глазами сапога под черной щеткой,
Забытый прекрасным писателем Пушкиным
В записанном сне,
Летит по дороге с добычей,
Пронес над собой Ярославну
С глазами бездны голубой и девичьей
В стеклянном призраке
И станом туго-голубым.
Хрю! – громко хрюкнул в ухо толп.
Дальше на площадь летит.
1919
«В зареве кладбищ, заводских гудках…»
В зареве кладбищ, заводских гудках,
Ревевших всю ночь,
Искали Господа смерти.
«Верую» пели пушки и площади.
Хлещет извозчик коня
– Гроб поперек его дрог.
Господь мостовой большими глазами
Вчерашнею кровью написан.
Глядит с мостовой.
Образ восстанья камнями булыжными
Явлен народу среди тополей.
На самовар его
Не расколешь.
Утро, толпы. Люди идут
Подымать крышки суровых гробов,
Узнавая знакомых.
– Мамо! скажи!
Чи это страшный суд?
– Нет, это сломалась гребенка у деточки,
И запутались волосы.
Кладбищем денег
Выстрелов веник
Улицы мел.
В мать сырую землю заступ стучит.
Дикий священник,
В кудрях свинцовых,
Сел на свинцовый ковер.
Ветер дел
Дул в дол
Голода дел,
Ветер свинцовый.
Это смех смерти воистину.
Пел пуль пол.
Пуля цыганкой у табора
Пляшет и скачет у ног.
Как два ружейные ствола,
Глаза того, кто пел:
«До основанья, а затем».
Как сжатая обойма – рука.
<1919>, 1921
Когда судов широкий вес
Был пролит на груди,
Мы говорили: видишь, лямка
На шее бурлака.
Когда камней бесился бег,
Листом в долину упадая,
Мы говорили – то лавина.
Когда плеск волн, удар в моржа
Мы говорили – это ласты.
Когда зимой снега хранили
Шаги ночные зверолова,
Мы говорили – это лыжи.
Когда волна лелеет челн
И носит ношу человека,
Мы говорили – это лодка.
Когда широкое копыто
В болотной топи держит лося,
Мы говорили – это лапа.
И про широкие рога
Мы говорили – лось и лань.
Через осипший пароход
Я увидал кривую лопасть:
Она толкала тяжесть вод,
И луч воды забыл, где пропасть
Когда доска на груди воина
Ловила копья и стрелу,
Мы говорили – это латы.
Когда цветов широкий лист
Облавой ловит лёт луча,
Мы говорим – протяжный лист.
Когда умножены листы,
Мы говорили – это лес.
Когда у ласточек протяжное перо
Блеснет, как лужа ливня синего,
И птица льется лужей ноши,
И лег на лист летуньи вес,
Мы говорим – она летает,
Блистая глазом самозванки.
Когда лежу я на лежанке,
На ложе лога, на лугу,
Я сам из тела сделал лодку,
И лень на тело упадает.
Ленивец, лодырь или лодка, кто я?
И здесь и там пролита лень,
Когда в ладонь сливались пальцы.
Когда не движет легот листья,
Мы говорили – слабый ветер.
Когда вода – широкий камень,
Широкий пол из снега,
Мы говорили – это лед.
Лед – белый лист воды.
Мы воду пьем из ложки.
Кто не лежит во время бега
Звериным телом, но стоит,
Ему названье дали – люд.
Он одинок, он выскочка зверей,
Его хребет стоит, как тополь,
А не лежит хребтом зверей.
Прямостоячее двуногое,
Тебя назвали через люд.
Где лужей пролилися пальцы,
Мы говорили – то ладонь.
Когда мы лёгки, мы летим.
Когда с людьми мы, люди, лёгки,
– Любим, любимые людьми.
Эль – это легкие Лели,
Точек возвышенный ливень,
Эль – это луч весовой,
Воткнутый в площадь ладьи.
Нить ливня и лужа.
Эль – путь точки с высоты,
Остановленный широкой
Плоскостью.
В любви сокрыт приказ
Любить людей,
И люди – те, кого любить должны мы.
Матери ливнем любимец –
Лужа дитя.
Если шириною площади остановлена точка – это Эль .
Сила движения, уменьшенная
Площадью приложения, – это Эль .
Таков силовой прибор,
Скрытый за Эль .
Читать дальше