Окуджава Шалвович - Стихотворения

Был наш путь не слишком гладок.
Будет горек черный час…
Дух прозренья и загадок
пусть сопровождает нас.

Шарманка старая крутилась,
катилось жизни колесо.
Я пил вино за вашу милость
и за минувшее за всё.

За то, что в прошлом не случилось
на бранном поле помереть,
а что разбилось — то разбилось,
зачем осколками звенеть?

Шарманщик был в пальто потертом,
он где-то в музыке витал.
Моим ладоням, к вам простертым,
значенья он не придавал.

Я вас любил, но клялся прошлым,
а он шарманку обнимал,
моим словам, земным и пошлым,
с тоской рассеянной внимал.

Текла та песня, как дорога,
последних лет не торопя.
Все звуки были в ней от Бога —
ни жалкой нотки от себя.

Но падали слова убого,
живую музыку губя:
там было лишь одно от Бога,
всё остальное — от себя.

Римская империя времени упадка
сохраняла видимость твердого порядка:
Цезарь был на месте, соратники рядом,
жизнь была прекрасна, судя по докладам.
А критики скажут, что слово «соратник» —
не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает…
Может быть, может быть, может, и не римская —
не жаль.
Мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Римляне империи времени упадка
ели что придется, напивались гадко,
а с похмелья каждый на рассол был падок —
видимо, не знали, что у них упадок.
А критики скажут, что слово «рассол», мол,
не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает…
Может быть, может быть, может, и не римская —
не жаль.
Мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Юношам империи времени упадка
снились постоянно то скатка, то схватка,
то они в атаке, то они в окопе,
то вдруг — на Памире, а то вдруг — в Европе.
А критики скажут, что «скатка», представьте,
не римская деталь,
что эта ошибка, представьте, всю песенку смысла
лишает…
Может быть, может быть, может, и не римская —
не жаль.
Мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Римлянкам империи времени упадка,
только им, красавицам, доставалось сладко —
все пути открыты перед ихним взором:
хочешь — на работу, а хочешь — на форум.
А критики хором: «Ах, форум! Ах, форум! —
вот римская деталь!
Одно лишь словечко — а песенку как украшает!..»
Может быть, может быть, может, и римская — а жаль…
Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.

Антон Палыч Чехов однажды заметил,
что умный любит учиться, а дурак учить.
Скольких дураков в этой жизни я встретил!
Мне давно пора уже орден получить.

Дураки обожают собираться в стаю.
Впереди — главный во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
а дураков нету: улетели все.

Ах, детские сны мои — какая ошибка,
в каких облаках я по глупости витал!
У природы на устах коварная улыбка…
Может быть, чего-то я не рассчитал.

А умный в одиночестве гуляет кругами,
он ценит одиночество превыше всего.
И его так просто взять голыми руками…
Скоро их повыловят всех до одного.

Когда ж их всех повыловят, наступит эпоха,
которую не выдумать и не описать.
С умным хлопотно, с дураком плохо.
Нужно что-то среднее, да где ж его взять?

Дураком быть выгодно, да очень не хочется.
Умным очень хочется, да кончится битьем…
У природы на устах коварные пророчества.
Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.

В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльма
свечки,
отогревают наши души за все минувшие года.
Когда воротимся мы в Портленд,
мы будем кротки как овечки,
да только в Портленд воротиться
нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата,
пускай несет нас черный парус,
пусть будет крепок ром ямайский, всё остальное ерунда.
Когда воротимся мы в Портленд,
ей-богу, я во всем покаюсь.
Да только в Портленд воротиться
нам не придется никогда.

Что ж, если в Портленд нет возврата,
пускай купец помрет со страху,
Ни Бог, ни дьявол не помогут ему спасти свои суда.
Когда воротимся мы в Портленд,
клянусь — я сам взбегу на плаху.
Да только в Портленд воротиться нам
не придется никогда.