Всеволод Рождественский - Стихотворения

Падает волной свободной
Слух ласкающий родник.
Капли в недрах потаенных,
Струйки в зарослях зеленых, —
Что расскажет нам язык?

Лейся, лейся, речка песни,
Сердцу милая струя!
Если кто и улыбнется,
Сердцем песне отзовется —
Счастье вновь узнаю я!

Где народ, хранящий гордость,
Где его живой язык?
Где старинной чести твердость
В тех, кто к горестям привык?
Ванемуйне где, чьи струны
Песнь разносят над землей?
Где сердца, что в стужи юны?
Здравствуй, Ээсти, край родной!

В детстве с матерью, бывало,
По полям родным я шла
И эстонским сердцем знала,
Как мне родина мила.
Для чего мне с ней разлука
Уготована судьбой?
Без тебя не жизнь, а мука,
Край эстонский, край родной!

Жизнь с тобой нас разлучает,
На чужбине я в тоске.
Слова здесь никто не знает
На эстонском языке.
Пролетают птицы мимо
Дома гнезда вить весной…
Ах, когда ж и мы, любимый,
Возвратимся в край родной?

Березняк и луг покатый,
Эмайыги берега,
В роще Таары клад богатый,
Что хранит мужей рука,
Наши песни среди луга,
Вдаль летящие волной…
Ах, в груди мороз и вьюга.
Где ты, где ты, край родной?

Горе в травах здесь ютится,
Бродит грусть в березняке,
На болоте след ложится,
Трудно сердцу петь в тоске.
Брат, как колокол далекий
Над родимой стороной,
Стон мой льется одинокий:
«Сбереги мне край родной!»

Из-под песка говорю, из полусгнивших костей,
рассыпанных в темной пучине.
Волны морские у острых камней
плещутся равнодушно;
рыбы, играя, скользят надо мной,
череп мой задевая.

Всё здесь темно.

Волны шумят, равнодушны и сини,
вытекли очи мои от укола иголок,
лежу я в безмолвной пучине,
свой бесконечный раскинувшей полог.
Мохом заросшие,
ноги мои переломаны, известью стали суставы,
складки упорства, надежды
застыли у рта величаво.
Шел я ко дну сквозь взметенные воды,
рыбы скользили во тьме, чешуей зеленея,
камень тяжелый лежал у меня на груди,
камень висел и на шее.
Ржавчина проволок съела узлы,
камень мне в грудь провалился…

Всё здесь темно.

Слушайте, люди!
Полно смотреть на сады и дворцы
и любоваться полетами чаек!
Кто из вас там глаза закрывает?
День обнимается с палачами,
в чаши кровавые им вино и зарю наливает.
Чувствую… тени плывут надо мной,
солнце и неба лазурь поглощаются тьмою,
кровь моя слышит и смех, и веселье
там, наверху,
и в мой подводный песок, в эту тину
доходит ко мне оскорбленье.
Боль и порыв мой смирились,
припоминая и раны, и битвы, и цепи.
Больше ничто у меня не болит.
Что же мне делать и думать о чем?
Что мне поведает полдня сиянье,
если он может смеяться с моим палачом,
смотрит на пальмы, любуется их трепетаньем?
Страшный я слышу голос сейчас, —
скоро ль замолкнет хор палачей?
Время, скажи, дай ответ!
Ждем мы, здесь сотни покоятся нас,
в тине, во мху этих темных глубин.

Всё здесь темно…

Сюда не доходит
нежный румянец рассвета.
С камнем на шее нашли мы могилу.
В ночь, когда волны бурлили,
нас глубоко в эту тьму опустили,
где уже нет и надежд на спасенье,
где нас никто не может увидеть.
Слушайте ж голос из тьмы погребенья, —
пусть, одиночество нарушая,
там он звучит, где лишь темень немая.
Вести ужасные день к нам доносит нередко.
Окровавленную видите руку
С голубем, с мирной оливковой веткой?
Там, наверху, погребают Свободу,—
ищет убийца признания, лавров почета.

О, до каких еще пор
будет голос звучать в этот сумрачный час?
Время, скажи, дай ответ.
Ждем мы. Здесь сотни покоятся нас
в тине, во мху этих темных глубин.

Вороны в этих горах летают кругами.
Домики лепятся, словно орлиные гнезда.
С черными днями сроднился здесь камень…
Ворон из клюва роняет сюда партизанские звезды —
родине милой привет прощальный.
Вороны кружат то ниже, то выше,
крыльями осеняя окон пустые глазницы,
тенью своей покрывая холодные крыши.

Ждут и ждут дома́ сыновей,
вдаль устремляя очи.
Зори здесь смерти бледней,
вороны цветом чернее ночи,
а в карканье их слышится горе
камней Черногории.