Анастасия Баталова - Девичье сердце [СИ]

Я весь пророс сквозь время словно плющ,
я вдруг проник как луч сквозь суть вещей, и
я стал (аж страшно самому) всеведущ, вездесущ,
пронзив всю толщу прошлых воплощений
иглой холодной — памятью.
Там бил фонтаном искр контакт короткий судеб.
И разве больше ничего не будет?
Пусть как эмаль растрескается быль
ещё хоть раз, вскипит, бурля, крошась,
на чистый лист эмоциями брызнет…
Но тихо. Это был последний шанс.
Последняя любовь последней жизни.

Никому не вреди, и будь как можно полезней,
трудись постоянно: не будь ни минуты праздной –
в этом секрет исцеления всех болезней.
Статичное гибнет. Учись быть всё время разной.

Позвони дорогим и далёким пока не поздно.
Запрокидывай голову чаще, целуя бездну –
снег идёт драгоценный алмазный, сияя звёздно.
Ты смотри за меня на снег, если я исчезну.

В течении времени вечном и мудром
вся радость и боль. Созревающий колос
клонится к земле. Ты заметила утром
на гребне свой первый серебрянный волос.
Сминают травинки подошвы сандалий.
Когда-то землёю был каждый твой атом.
Цветы расцветали, цветы увядали,
не надо бояться идти за закатом,
что медленно тает как поздняя нежность…
Меняется всё, неуклонно старея.
Твоя обречённость, твоя неизбежность,
они ведь и делают счастье острее.
Ты тихим объятьем нарушишь границы,
всерьёз осознав вдруг свою быстротечность.

Бери напоследок. Порхают ресницы,
момент превращая в ничто. Или — в вечность.

Мы с тобой непременно однажды должны стать целым.
У любого зачатия минимум две причины.
Так сливается хаос с идеей, а чёрный — с белым.
Так стремятся друг к другу женщины и мужчины.
Но двуспальным гробом не станет для нас кровать.
Мы не будем с тобой как все, избежав рутины.
Потому что я умею думать картины.
А твоя рука их может нарисовать.

Дай мне, Господи, сердце большое, что радостно примет
всю вселенскую боль, а злодейства поймёт изнутри
и простит; дай мне ум, чтоб дарить настоящее имя
всякой вещи, что с разных углов разнолико пестрит;
дай мне, Господи, мудрость увидеть великое в малом –
покажи мне росинку, в которой весь мир отражён;
прошепчи мне то слово, что суть будто птицу поймало,
и войдёт прямо в душу — как в масло — горячим ножом…

Ты непременно должен быть влюблен –
Влюблен в мои прозрачные ладони…
Ночные стопы… лунные следы
на берегу…В полынь, в осоку, в донник…
Ты непременно должен быть влюблен –
В речной туман, лежащий плотно, густо…
В лесные звуки… Черную листву…
В нерасторжимость боли и искусства…
В узор на небе вытканный из крон,
В неистощимость Времени и Страсти…
Ты непременно должен быть влюблен,
В тот мир, где я являюсь малой частью…

Ты пропитан насквозь губительным пряным ядом,
и все эти девушки, находящиеся рядом,
как кошки воздух ноздрями в предвкушении теребя,
ещё не знают, что яд вызывает зависимость от тебя…
С первой дозы, много его не надо.
"Я попробую только… Искристую струйку с губ, -
утешают себя они, — лишь самую малость."

Сколько, ответь, так на тебя попалось,
в наркотической ломке согнулось потом в дугу?

Расскажи мне, как об пол бились, паркет царапали,
умоляли они, закатывая скандал,
как тянулась, скрючив все пальцы рука ли, лапа ли
к тебе…и какой страшной властью ты обладал,
когда истерзанные, счастливые, ласковые они плакали,
вновь вдыхая дурманящий твой сандал.

Как же сладко им так умирать. Мне б хватило капли.
Слава Богу, что ты мне совсем ничего не дал.

Если уж вместе сливаться, то только реками:
не разделять чтоб вОды — свою и чью-то;
чтоб день уходящий с экрана смахивать веками,
ткнувшись в плечо, расплавляя себя уютом;
чтоб спальня вплывала в ночь-океан корабликом,
качая двоих, и листьями шелковицы
поцелуи с шелестом падали; утро яблоком
к босым ногам чтоб катилось по половицам;
а прошлое чтоб показалось вдруг снами странными –
в день молодой и сочный как лист алое
выйдите, повернитесь как к солнцу ранами
памятью к вечности, все позабыв былое…