Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

Итак, чтоб в те же нам погрешности не вдаться,
Покойнее похвал и критик удаляться.
С Вольтеровым или с Лагарповым умом
Полезен приговор над авторским трудом.
Мы можем почерпать в нем лучшие уроки:
Там блещут все красы, чернеют все пороки;
Там видны средства нам искусства и творца,
Судей и авторов таланты и сердца,
А наши приговоры
Обыкновенных суд умов.
Хвалы или хулы посредственных даров,
Равно как критики недельных всех листов
Заводят только споры
И меж писателей раздоры,—
Такие все судьи с неважным их судом
Забыты навсегда читателем потом.
Не может критиком быть дюжинный писатель.
Наш критик должен быть в письме законодатель.
Известен должен быть он важностью заслуг,
Дар творческой иметь, неробкий ум и дух,
Примерный слог и вкус изящный, тонкий слух
И беспристрастием глубоким отличаться,
Чтоб критики его и правые суды,
Подобно как труды,
Могли желаемым успехом увенчаться.
Назначено ль судьбой,
Привета, нам с тобой
Сей славой наслаждаться!
И много ль критиков таких мы можем счесть,
Которым бы за то принадлежала честь
И коим именем сим можно украшаться?
Я больше бы не пожелал,
Когда б мое воспоминанье,
Где нет ни критик, ни похвал,
А только чувствий излиянье,
Внушило их младым сердцам
Словесности своей к творцам,
Умножило б у нас вниманье
Узнать свой более язык
Из чтения славенских книг,
Отвергло б странное мечтанье,
Что нет у русских образцов,
Что нет в них авторских даров,
Что груб их ум и вкус в писанье,
Что будто нет речей, ни слов.
И ежели сие посланье
Заслужит, чтоб прочел Шишков
Его же мыслям подражанье, —
Вот цель вся слабых сих стихов
И всё за труд мой воздаянье…
Ах! в сладком муз очарованье
Еще я чувствую желанье,
Для пользы общества и книг,
Чтоб женщин лучшее собранье,
Моей Привете в подражанье,
Любило так же свой язык,
Презрев французское болтанье.
Простите старику, который закоснел,
Который русаком присяжным поседел.
Что чужеречие назвать болтаньем смел.
Он груб и одичал, не знает света ныне,
Давно живет в глухой пустыне,
Однако любит он муз, граций, весь Парнас
И с русским языком и сердцем любит вас,
А к смеху вам, еще вернее много раз,
Чем ваши прежни петиметры,
Иль франты нынешни, или по-русски — ветры;
Вот для ради чего он к вам склоняет речь,
Желая вас от странностей отвлечь,
Чтоб тем их в нас убавить,
Когда уже совсем не можно их пресечь,
И славой сей еще гордиться вас заставить.
Известно то давно,
Что делать чудеса вам таинство дано.
Не превращают ли волшебны ваши очи
Спокойства ясных дней печали в темны ночи?
Чего не сделают улыбка, страстный вид,
Витийство сладкое, осанка, нежный стыд?
Взгляните ж ласковым, единоземки! взором
На сирый матерний язык;
Коснитесь нежными руками русских книг;
Прелестные уста пусть русским разговором
Восхитят общество, и наш язык тотчас
Получит новый блеск от ваших уст и глаз.
Покинут дикий шум все русские французы,
Чем мучат русский слух теперь в угодность вам,
И сладостнее петь начнут российски музы
В честь вашим прелестям, талантам и сердцам.
От вас польются нам в словесности примеры,
Явятся русские Жанлисы, Дезульеры.
Вы созданы на то, чтоб всё животворить.
С душой чувствительной и с гордым русским духом,
Со вкусом нежным, с тонким слухом,
Не жалко ль свой язык природный вам мертвить?
Не стыдно ль в наши дни нескладно говорить
Язы́ком и своим, которого стыдимся,
Язы́ком и чужим, с которым не родимся?
Представьте, что всегда какой-нибудь Лекень
Язы́ка своего на тонкостях французских
Легко на трех словах поставить может в пень
И лучших знатоков французов наших русских.
Не возмечтает ли француз, что он велик,
Когда мрачит своим язы́ком наш язык?
Не скажет ли, везде нескладный слыша клик,
Собрав премного нам других еще улик,
Что может превратить нас силой чародея
И так, как спутников Улиссовых Цирцея?
Хотя писателей и новых много есть,
Которых нам труды приносят с пользой честь,
Но, мало зная их в моем уединенье,
Боюсь произносить мое об них сужденье.
Отважно было бы писателей живых,
В поре, в красе, в жару, во славе молодых,
Хвалить в стихах моих, подобно мне, седых,
Мои холодные, сухие псальмопенья.
Старинные слова и выраженья
Не могут им принесть нимало утешенья.
Я благодарность лишь иным из них воздам
За сладкие мои часы и восхищенья,
Какие чувствую, читая их творенья:
Она приятна всем сердцам.
Украшу я мой стих опять их именами
И их почтенными трудами,
Как новыми цветами и плодами.
Ужели возбранят мне нынешни певцы
Им незабудки вплесть в их розовы венцы,
Хотя б пустынные сии стопосложенья,
Противу моего им назначенья,
Из неизвестности исторглись и забвенья?
Не зависть и не лесть
Подвигнули их плесть,
А ревность дар простой для памяти принесть.
Противно ли друзьям то будет просвещенья,
И чем пред ними погрешу,
Когда здесь напишу,
Что я люблю читать их все стихотворенья;
Что полон вымыслов удачных в них Хвостов,
Хотя ты иногда, Привета, и желаешь
Связнее мыслей в нем и глаже в нем стихов,
Затем что с тонкостью излишней разбираешь
И в срочных ничего работах не прощаешь.
Приятен и в стихах и в мыслях Горчаков.
Со вкусом, с мастерством в них нежен Салтыков.
О, если бы труды могли их быть уделом,
То, посвящая им свои свободны дни,
Чего б не сделали они
С дарами их, писав притом не между делом!
Равно у прочих там певцов
Прекрасных много есть стихов,
А паче тем их все труды общеполезны,
Друзьям словесности любезны,
Что памятник творцам российским зиждет вновь
Их нежная к отечеству любовь [332].