Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов

Кто старый русский слог, простой и ясный, знает,
Который без чужих прикрас был с первых числ,
Кто любит русский здравый смысл,
Наш Крашенинников того увеселяет,
Волчков нам много книг полезных перевел,
Хоть к красноречию он дара не имел.
Обязаны его мы первого раченью
Изданьем Словаря, трудов ко облегченью.
Прекрасно перевел Тюрпина нам Козмин.
Не гладко, а с умом писал всегда Лукин;
И, ежели судить не строго,
В комедиях его и остроты есть много.
Без вкуса, но богат был мыслями Эмин.
Кутузов оживлял свой слог своей душею;
Довольно уж письма Клеонина к Цинею,
Чтоб переводчика нас трогал слог его,
Как слог и Ду́ша самого.
Олсуфьев вкусом был наполнен тонким, нежным
Для прозы и стихов;
Как жаль таких даров,
Что не был он притом писателем прилежным!
Ученость, ум и вкус сливал в письме Теплов.
С приятностью писал стихи один Попов;
Другой переложил из Тассовых стихов
Нам Иерусалим его освобожденный,
Но жаль, что прелестей поэзии лишенный.
Разборчив и в стихах и в прозе Свистунов.
Есть песенка одна между его стихами,
Где грации писали сами [319].
Аблесимов с большим успехом часто пел.
Козицкий знанием в словесности блестел
И греческого был язы́ка страстный чтитель.
Мотонис был ему ревнитель
И Храповицкий, муз любитель.
В трудах их также есть приметные черты,
Которые давно, Привета, знаешь ты.
У Адодурова слог ясен, чист и плавен.
Глубоким знанием языка Нартов славен.
Он Плиниево нам витийство показал,
С каким сей римлянин Траяна прославлял.
За опытность его, ученость и словесность,
За многие труды, за строгу нравов честность,
За добродетели, заслуги Аполлон
Препоручил ему в России Геликон.
Представил Глебов нам в чертах Плутарха русских;
Жаль только, что он их со списков снял французских.
Ревнитель Эйлеров и Урани́и друг,
Ко умножению и славы и заслуг,
К высоким знаниям прибавил то Румовской,
Что, бывши астроном,
Любил словесность он, умел владеть пером.
Ученость с нею слил равно Озерецковской.
Лепехина ученые труды
Украшены словесности цветами;
Везде ее блестят у нас плоды,
Но смотрим мы холодными глазами.
Подобно сопрягать умел ее Чертков
С строением, взятьем, защитой городов [320].
Словесностью дышал с ним вместе Пастухов.
Порошин , ты ее любил, я знаю, страстно,
Но в цвете дни твои пресеклися несчастно!
И от своих даров
Принесть ты не успел желаемых плодов.
Трудился много в ней, любя ее, Чулков.
Леонтьев услаждал и лирною игрою,
И просвещением, и доброю душою.
Хемницер баснями нас также веселил
И также с добрым сердцем был,
Хоть много в рифмы он глаголов становил.
Лекень наш прежде знаменитый,
Котурнов русских образец,
Дмитревский также был певец;
И ныне, сединой покрытый,
Театр описывает нам,
Где был предметом плесков сам.

Воспоминанию сии назнача строки,
Я памяти одной и следую лишь в них;
Не критику пишу, не строгие уроки —
Порядка нет в стихах, ни в именах моих.
Не с правилами здесь сношуся я, а с чувством,
Как сердце мне о ком напомнит, так пишу;
С природой живучи, не занят я искусством,
И, скрывшись от сует, я славы не ищу.
Теперь Елагина себе воображая,
С ним вижу к музам страсть, к отечеству любовь;
Они до смерти в нем воспламеняют кровь,
За красноречие венец ему вручая.
Захаров, от него уроки получая,
Явил достойные сей школы нам плоды.
И, подаря нас Телемаком,
Прославил тем свои в словесности труды.
Опровержение Леклерка верным знаком,
Что знал историю Болтин и свой язык.
Хвостова и к стихам и к прозе дар велик.
Из первых опытов его то было ясно,
Из оды шуточной его
И из посланья одного,
Что он в словесности трудился не напрасно.
Мне жаль и Рубана: он больше чтил бы муз,
Когда бы нравы он имел и чище вкус [321].
Домашнев некогда был муз главой возвышен,
И лирный глас его бывал меж ними слышен.
Приятен и умом, и слогом он своим!
Мы к еру ненависть его за то простим;
И вспомним мы притом, Привета, брося шутки,
Кто так тщеславие презрел и предрассудки,
Чтоб отличиться чем-нибудь не пожелал?..
Наш ум против страстей не вечно ль слаб и мал!
Вот, верно, я тебе тем больше угождаю,
Что Дашкову напоминаю:
То самолюбию, конечно, женщин льстит,
Коль женщина блестит,
Но самолюбие я это обожаю.
Сия почтенная российская жена,
Умом, науками, словесностью полна,
Была достойно муз главой возведена:
Труды их и успехи —
Ее то страсть, ее утехи.
Ельчанинов, сей муз питомец, Марсов сын,
Как шпагой, так пером блистал лишь миг один.
Чего бы нам дары его ни обещали!..
Но к вечным мне слезам и к общей всех печали,
Перуны дни его во цвете окончали!
На ратном поле пал он как герой.
Румянцев смерть его почтил слезой,
Как жизнь его он чтил всегда хвалой.
И в сем любимце Аполлона
Любимца своего лишилась и Беллона.
О страсти к ней его уже умолк и шум,
Лишь Фалин хранит его нам вкус и ум [322].