Пьер-Жан Беранже - Пьер-Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни

Как грустно наблюдать повсюду корни зла,
На самый мрачный лад петь про его дела,
На небе розовом густые видеть тучи,
В смеющемся лице — тень скорби неминучей!
О, счастлив взысканный приветливой судьбой!
В искусстве для него все дышит красотой.
Увы, я чувствую — когда моей бы музе
Шестнадцать было лет, я в радостном союзе
С весной ее живой, в сиянье новых дней,
Позабывать бы мог печаль души своей.
Рождались бы в душе чудесные виденья,
Я часто бы бродил лугами в дни цветенья,
По прихоти своей в безумном счастье пел
И хоть бы этим мог свой скрашивать удел!
Но слышу я в ответ рассудка строгий голос,
Который говорит: «Как сердце б ни боролось,
Знак на челе давно ты носишь роковой,
Ты мечен черною иль белой полосой,
И вопреки всему за грозовою тучей
Обязан ты идти, одолевая кручи,
Склоняя голову, не смея вдаль взглянуть,
Не ведая, кому и руку протянуть,
Пройдешь ты этот путь, назначенный судьбою…»

Покрыто надо мной все небо пеленою,
Весь мир мне кажется больницей, где я сам,
Как бледный врач, бродя меж коек по рядам,
Откинув простыни, заразы грязь смываю,
На раны гнойные повязки налагаю.

Альпийский встал хребет ко мне спиной своей:
Синеющие льды, обрывистые кручи,
Утесы голые, где сумрачные тучи
Ползут на животе, цепляясь меж камней.

Пускай шумит поток над головой моей,
Свергаясь со скалы среди грозы ревучей,
Пусть вихри, из теснин прорвавшись стужей жгучей,
Кромсают грудь мою, как острием ножей!

Я все-таки дойду — я в это верю страстно —
К цветущим пажитям Флоренции прекрасной,
К крутым холмам Сабин, в Вергилия страну,

Увижу солнца блеск, Сорренто над заливом
И, лежа на траве в забвении ленивом,
Прозрачный воздух твой, о Иския, вдохну!

Ах, есть ли что для нас ужасней и грустней,
Чем это зрелище, давящее, как своды:
Божественный народ под бременем невзгоды,
Таланты юные, что гибнут в цвете дней! {187}

Мазаччио, ты жил в век горя и скорбей,
Дитя, рожденное для счастья и свободы,
Твой облик говорит про горестные годы:
Сведенный скорбью рот и мрачный блеск очей.

Но смерть твоя пришла и кисть остановила.
На небесах искусств ты — яркое светило,
Звезда, взошедшая, чтоб тотчас же упасть!

От яда ты погиб и юным и любимым.
Но все равно тебя огнем неотвратимым
Сожгла бы гения мучительная страсть!

Как грустен облик твой и как сухи черты,
О Микеланджело, ваятель дивной силы!
Слеза твоих ресниц ни разу не смочила, —
Как непреклонный Дант, не знал улыбки ты.

Искусству отдавал ты жизнь и все мечты.
Свирепым молоком оно тебя вспоило,
Ты, путь тройной свершив, {188} до старости унылой
Забвенья не нашел на лоне красоты.

Буонарроти! Знал одно ты в жизни счастье?
Из камня высекать виденья грозной страсти,
Могуществен, как бог, и страшен всем, как он.

Достигнув склона дней, спокойно-молчаливый,
Усталый старый лев с седеющею гривой,
Ты умер, скукою и славой упоен.

Мой христианский дух терзает червь безверья,
Но посреди души искусства столп высок —
Сонм высших сил его в священный свет облек,
Как освещает луч плиту в глухой пещере.

Аллегри, голос твой я слышу в Мизерере,
Он мощно сквозь века звучит, суров и строг,
К святым местам ведет твой сдержанный смычок,
К ногам Спасителя, к высокой райской сфере.

Пленясь, моя душа, — хотя она чужда
Божественной любви, — летит с тобой туда,
Где голос твой звучит у райского порога.

Как Перуджино встарь, вглядевшись в вышину,
Я вижу праведных, одетых в белизну,
Которые поют и славословят Бога.

Будь славен, Рафаэль, будь славен, яркий гений!
Твой юношеский пыл, твой ясный дар я чту.
Везде, где чувствуют, где любят красоту,
Да воспоет тебя поток благословений!