Пьер-Жан Беранже - Пьер-Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни

Какое зрелище! Бывает, что при виде
Всей этой свалки нечистот
На самого тебя, о Гутенберг, в обиде,
Смутится этот или тот
Достойный гражданин, и глухо он застонет,
Оплакав общую беду,
И молча на руки он голову уронит,
Пылающую, как в бреду,
И обвинит во всем неправедное, злое,
Безжалостное божество,
И самого тебя объявит с аналоя
Лихим сообщником его,
И проклянет за то, что ты трудился честно,
Свободу гордую любя,
И, наконец, начнет кричать он повсеместно,
Что лучше б не было тебя!

Вы, следопыты тайн, хранимых божеством,
Господствующие над косным веществом,
Создатели машин, потомки Прометея, {185}
Стихии укротив и недрами владея,
Вы подчинили их владычеству ума.
И славит деспотов природа-мать сама.
И дочь ее земля так жертвенно-бесстрастно
Все клады вам вручить заранее согласна
И позволяет рыть, дробить и мять себя,
Свои бесценные сокровища губя, —
Ну что ж! Титанам честь. Я славлю ваше племя!
Но и сообщников я вижу в то же время,
И Гордость среди вас я вижу и Корысть,
Они готовятся вам горло перегрызть.
У них есть мощные и бешеные слуги, —
До срока под ярмом, до времени в испуге.
Но к мятежу зовут их злые голоса,
Но грозный их огонь ударит вам в глаза,
И вырвутся они, как хищники из клеток,
И прыгнут на своих хозяев напоследок,
Слепые чудища накинутся на вас,
От ваших мук еще жесточе становясь.
Какой же вы лихвой заплатите за недра,
Что раскрывала вам сама природа щедро!
Каким тягчайшим злом иль хитростью какой
Искупите вы нож в ее груди нагой!
Настанет черный день, он мертвых не разбудит!
Так ни одна из войн убийственных не кутит,
Народы целые сойдут живыми в ад.
Обломки туловищ под облака взлетят.
Тела раздавленных, попавших под колеса,
Под шестерни машин, низвергнутся с откоса.
Все пытки, наконец, что Дант изобретал,
Воскреснув, двинутся на городской квартал,
Наполнят каждый дом и двор рекою слезной!
Тогда поймете вы, поймете слишком поздно:
Ты хочешь царствовать среди огня и волн, —
Будь мудрым, словно бог, будь благодати полн.
Божественный огонь, что знанием назвали,
Употреблен во зло, раздуешь ты едва ли.
Враг низменных страстей, он не позволит впредь
Вам деньги загребать и в чванстве ожиреть.
Нет! Знанье на земле дается человеку
Для целей праведных, для чистых дел от века, —
Чтоб уменьшались тьмы несчетных бед и зол,
Вершащих над людьми свой черный произвол,
Чтоб исцелился ум от грубых суеверий,
Чтоб человек открыл все тайники и двери,
Чтоб язвы нищеты исчезли без следа,
Чтоб радовался тот, кто не жалел труда, —
Вот в чем могущество и существо познанья!
Смиренно чтите их! Иначе в наказанье
Орудье выскользнет из неумелых рук
И сразу в мстителя преобразится друг.

Машина, смертные, в работе человечьей —
Как богатырь Геракл, боец широкоплечий,
Геракл, на высях гор и в глубине лесов
Разящий подлых змей и кровожадных львов,
Друг, осушающий туман болот прибрежных
И укрощающий волненье рек мятежных.
С дубинкою в руках, с колчаном за спиной
Он облегчает нам тяжелый труд земной.
Но этот же Геракл оглох от пенья фурий,
По всей Фессалии прошел он дикой бурей.
Шла кровь из мощных жил, раздувшихся на лбу,
С природой-матерью он затевал борьбу.
Напрягши мускулы, согнувши бычью выю,
Он за волосы влек громады вековые,
Расшатывал дубы и сосны корчевал.
И сына милого Геракл не узнавал.
Схватил он мальчика ручищею железной.
Страх, жалобы и плач — все было бесполезно.
Ребенка трижды он взметнул над головой
И в пропасть черную швырнул подарок свой!

Какая надобность в картинах, что широко
История рисует нам?
В чем смысл ее страниц, крутых ее уроков,
Навеки памятных сынам, —
Когда воскрешены все крайности, все беды,
Все заблуждения времен
И путь, которым шли на гибель наши деды,
Так рабски нами повторен?
О жалкие глупцы! Июльский день был ярок.
И, увенчав чело листвой,
Мы пели, полные воспоминаний ярых,
Мотив свободы огневой.
Ее священный хмель звучал в раскатах хора,
Но мы не знали, что таит
Вторая встреча с ней. Не знали мы, как скоро
За все расплата предстоит.
Нам снился светлый день, безоблачно-прозрачный,
Густая летняя лазурь.
А время хмурилось, оно дышало мрачно
Дыханием грядущих бурь.
История отцов нам заново предстала:
Кровь жертвенная потекла.
Дрожали матери. Всю ночь свинцом хлестало.
Тревога грозная росла.
Мы увидали всё: и пошлость, и распутство,
И низменнейшую корысть,
И грязь предательства, и грубое искусство
Любому горло перегрызть,
И мщенье черное, и подлое бесчестье,
И усмиренье мятежа,
И штык, пронзивший мать, пронзивший с нею вместе
Дитя, прильнувшее, дрожа.
И поднялась тогда над веком вероломным
Злодейства прежнего рука
Как доказательство, что мир в пути огромном
Не сдвинулся на полвершка.