Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

О, апрель, ты, как юность, чист,

откровенен, непостоянен…

Мир своим порази сияньем,

первым ливнем над ним промчись!

Близость познаешь на расстоянье,

чтоб, вернувшись, бережней беречь.

Я грустил о ней при расставанье

и дивился после наших встреч.

И всегда была разлука трудной.

Жил я так, теряя суткам счет,

как река, что, скована запрудой,

нетерпеньем трепетным живет.

С утра бушевало море.

И грохот кругом стоял:

сошлись в первобытном споре

с грозою девятый вал.

Смотрел я на шторм влюбленно,

скрывая невольный страх.

Две капли волны зеленой

остались в моих глазах.

А море рвалось, кипело,

никак не могло остыть,

как будто земле хотело

душу свою излить.

Нависло над морем небо,

и споря с ним злей и злей,

темнело оно от гнева,

чтоб в радости быть светлей.

Еврейских жен не спутаешь с другими.

Пусть даже и не близок им иврит.

Я каждую возвел бы в ранг богини,

Сперва умерив вес и аппетит.

А как они красноречивы в споре,

Когда неправы, судя по всему.

Душа их – как разгневанное море.

И тут уже не выплыть никому.

Мой друг художник – молодой и светский, —

Разводом огорчась очередным,

Спросил в тоске: «Что делать? Посоветуй…»

И я сказал: «Езжай в Иерусалим…»

Престиж еврейских жен недосягаем.

Непредсказуем и характер их.

Когда они своих мужей ругают,

То потому, что очень верят в них.

В их избранность, надежность и удачу.

Боясь – не потерялись бы в толпе.

А неудачи – ничего не значат.

Была бы лишь уверенность в себе.

И чтоб не обмануть их ожиданий,

Мужья обречены на чудеса:

Рекорды, книги, бизнес женам дарят,

Чтоб гордостью наполнить их глаза.

Еврейским женам угодить не просто.

Избранник – он единственный из всех.

Они хотят любимых видеть в звездах.

В деяньях, обреченных на успех.

И потому ни в чем не знают меры,

Когда мужей выводят в короли…

Без женской одержимости и веры

Они бы на вершины не взошли…

Пою хвалу терпению мужскому.

Еврейским женам почесть воздаю.

Одна из них не просто мне знакома,

Она судьбу возвысила мою.

Смотрел вчера я телик спозаранок:

Менты в работе… В кадре чей-то холл,

Где залежи купюр – на пол-экрана.

И счет их миллионы превзошел.

Надеюсь я, что нашей власти шумной

Достанет состраданья и ума

Определить все найденные суммы

В больницы или в детдома.

Но неизвестно, что с деньгами станет,

Награбленными властною шпаной…

То ль вновь осядут в чьем-нибудь кармане,

То ли дождутся участи иной…

Пришла весна,

Пора цвести садам.

Они стоят, затопленные морем,

и солнца нет у них над головой,

а вместо неба – желтая вода.

Но ведь пришла весна —

пора цветенья:

и вспоминают яблони, волнуясь,

что в эту пору надо им цвести.

И нету никакого чуда в этом,

что прямо в море зацвели сады.

Они цветут,

и рыбы удивленно

губами обрывают лепестки,

и море цвет тот поднимает к небу,

несет на гребне пенистой волны…

Цветут сады.

И шелестят ветвями,

шумят, как в бурю,

радуясь весне.

И шум садов выносит море

к людям…

И волны, разбиваясь о каменья,

кидают наземь белые цветы.

Цветут сады, захлебываясь морем…

Пришла весна —

Пора цвести садам!

Он хоть не стар,

но сед.

Не от годов – от бед.

Он видел,

как убивали наших

в предрассветном дыму,

как без вести пропавших

ждали в каждом дому.

Как голосили вдовы

по мужикам.

И горя хлебнувши вдоволь,

невесты шли по рукам.

Когда-нибудь он об этом

сыну расскажет,

заросшие красным цветом

окопы ему покажет,

воронки – от бомб упавших,

затопленные по весне.

Пусть сын, войны не знавший,

знает все о войне.

Война прошла через сердце мое.

И мне не забыть ее.

Сколько б ни минуло лет,

я буду помнить ее…

Я буду помнить ее

не по майским вспышкам ракет,

не по первым залпам салюта,

что долго в глазах не гас, —

я помню кричащие те минуты,

когда небо стреляло в нас…

Мы шли,

оглядываясь без конца.

А город горел,

грохотал, как гроза.