и искренен мой стих.
Но думая о матушке-России,
я думаю о земляках своих.
О земляках
не только по прописке,
о земляках,
родных мне по земле.
По той земле,
где встали обелиски
чуть ли не в каждом крохотном селе.
О земляках,
с которыми сроднила
меня моя Россия
навсегда,
о земляках,
чьим мужеством и силой
она, как знамя, к звездам поднята.
На всех портретах
Лермонтов печален.
Порой задумчив.
Иногда суров,
И в дни, когда
Со славою венчали,
И в сладкий миг
Предчувствия стихов.
Нигде ни разу
Он не улыбнулся.
И на портретах
Тот же строгий лик:
И у повесы —
С юнкерского курса,
И у поэта, взявшего Олимп.
Наверное, в душе
Все было слишком зыбко.
И потому невеселы штрихи…
Но сохранили нам
Его улыбку,
Надеждой озаренные
Стихи.
Чего скрывать —
порой не замечаешь,
как ты с людьми рассеян
или груб:
то примешь дружбу,
словно чашку чая,
то молвишь слово,
будто даришь рубль.
То, чтоб своим не рисковать покоем,
от общих хлопот увильнешь хитро…
А я хотел быть радостью людскою,
как «здравствуй» —
людям отдавать добро.
А я мечтал,
любя и беспокоясь,
стать песней или родником в пути…
Когда у нас вдруг засыпает совесть —
кто б ни был ты —
приди и разбуди!
Родная Тверь…
Студенческий квартал.
Я здесь три года постигал науку.
И рукописи древние читал,
И нудную латынь делил со скукой.
Мне не было тогда и двадцати.
А с виду – первый парень на деревне,
Поскольку курс был без ребят почти.
Одни девчонки…
Но зато царевны.
Вхожу в аудиторию, как встарь…
Вот здесь в углу сидел я с юной дивой…
Она смущалась, помню, —
«Перестань!»,
Когда шептал я, как она красива.
Я вновь в аудитории сижу.
Спустя полвека, с юностью чужою.
На свой язык их сленг перевожу,
Хотя я понимаю все душою.
Им тоже нет, наверно, двадцати.
Наивны и мудры, не без идиллий,
Они пройдут те самые пути,
Которые до них мы проходили.
Быть может, им чуть больше повезет.
И от невзгод очистится Россия.
И общий сад наш пышно расцвет,
Когда при нем садовники такие.
…Я ухожу из будущих времен
В свою эпоху, радуясь той встрече…
Над Тверью тот же синий небосклон.
И мир вокруг неповторим и вечен.
Тверь 2011
Гром в небо ударил со зла —
и небо, как водится, в слезы.
Дырявая крыша березы
опять надо мной потекла.
Как тыща серебряных гривен,
тяжелые капли стучат.
Сердит неожиданный ливень,
но я ему искренне рад.
Он радугу вывел за лес.
Веселый, напористый, быстрый,
внезапно прозрачною искрой
на солнце блеснул и исчез.
От луж заблестела тропа.
И видно – на горизонте,
как травы купаются в солнце
и тянутся к солнцу хлеба.
И свежесть такая кругом,
как будто арбуз разломили.
Вдали еще сердится гром,
видать, из последних усилий.
И сердце тревожа мое,
весь день эта свежесть струится.
Быть может, на этой странице
осталось дыханье ее?
Гостеприимные японцы
Мне показали сад камней,
Кому я, словно щедрый спонсор,
Готов отдать был пару дней.
Мне говорили, что в саду том
Откроется вся жизнь моя…
…Я в сад явился ранним утром
И впал в причуды бытия:
Вздымались ввысь – три темных груды
Камней, свезенных напоказ.
Сидел я в ожиданье чуда,
И не сводил с пейзажа глаз.
И чудо вдруг во мне случилось,
И образ прошлого возник.
Мне Время оказало милость,
Былую жизнь вернув на миг.
Года из той поры недавней
Входили заново в меня,
И, видно, что-то знали камни,
Чего не мог предвидеть я.
Я спроецировал былое
На каждый свой грядущий час.
И показалась жизнь иною,
Хотя еще не началась.
И в новом свете я увидел
И свой исток, и свой итог…
И, словно одинокий витязь,
Встал на распутье трех дорог.
Где все могло пойти иначе…
В саду камней к исходу дня
Я знал, что жизнь переиначу…
…И камни поняли меня.
Токио 2011
Апрель приходит на землю днем.
Утром его еще нет.
Утром лужи забиты льдом,
на снегу еще чей-то след.
Это утром.
А днем от сле́да
не останется и следа́.
Рассмеявшаяся вода
вдруг напомнит,
что скоро лето.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу