Леонид Дворкин - Солнечная дорожка

Мне дорог полевой букет,
цветет он красками земными
и шлет мне искренний привет
цветов головками простыми.

Улыбка – добрый знак души.
Душа не может быть фальшивой.
Милей улыбки не ищи
улыбки женщины любимой.

Слова лекарствами подчас бывают,
лекарства сладкими бывают не всегда.
Как часто люди забывают,
слова убийцами бывают иногда.

Вот дом. Богат он и огромен,
но честностью не пахнет там.
Мой дом, я знаю, очень скромен,
но я его построил сам.

Пусть не блистает драгоценность,
нет страшно дорогих вещей,
зато господствует здесь верность,
и здесь не предают друзей.

Мне говорят, что устарели книги,
ну разве триллер или детектив,
что у экранов все застыли
и им не надо разных чтив.

Не надо утруждать себя раздумьем,
душой трудиться им зачем,
и даже с явным слабоумьем
кино доступно сейчас всем.

Хорошее кино накладно,
не все его еще поймут.
Пусть примитив пустой, но складный,
стреляют пусть, воруют, жгут.

Мы удивляемся садизму
совсем неопытных юнцов
жестокости их, эгоизму,
набору мерзких, бранных слов.

Державные мужи поймите,
ведь вывод следует простой —
гуманности вы не ищите,
ей учат Пушкин и Толстой.

Я не поэт, конечно, я – ученый,
науки раб и господин,
водой особою крещеный
в пустыне знаний – бедуин.

Ученый также как старатель,
что моет тоннами песок —
романтик, труженик, мечтатель,
не всеми понятый пророк.

Он в фактак ищет утешенье,
находит в цифрах красоту
и часто гонит прочь сомненье,
а ложь он чует за версту.

Ученый знает, что жестоким
бывает истины момент,
немилосердным, но высоким
судьей его – эксперимент.

Зато как сладостны мнгновенья,
кто испытал меня поймет,
когда приходит вдохновенье,
высокий творческий полет.

Не знаю благороднее я дела,
служу ему немало лет.
Могу сказать сегодня смело
ученый я, и значит, я – поэт.

Меня преследует попса,
на всех каналах стало тошно,
пищат, гнусавят голоса,
а на душе тоскливо, тошно.

Душа голодная болит,
душе ведь тоже надо пища,
душа холодная кричит:
– Ты отогрей меня, дружище.

Уплыл в туман двадцатый век
и стало круче наше время.
Ты не жалеешь, человек,
ведь что-то потеряло племя?

Карьера, деньги, суета,
долой романсы и манерность
и в то же время – пустота,
а, главное – немилосердность.

Все в жизни было, я как все
святым не был и в том признаюсь,
но верным был своей душе
и до конца таким останусь.

Летит курьерский мой,
минуя полустанки.
Все меньше их осталось впереди.
Как будто бы с горы
летят шальные санки
и снегом заметает санные следы.

Летели вместе с ним,
когда весна звенела,
дурманил нас жасмин
и пели соловьи.
За станцией Весна и Осень отшумела.
Отплакали свое холодные дожди.

Все гуще валит снег.
Стекло заиндевело.
На станции Зима мигает семафор.
– Мой поезд, не спеши,
шепчу ему несмело,
– Ты слышишь, как стучит
горячий твой мотор?
Он отдохнет, и мы помчимся снова,
растает за окном ночная пелена,
деревья зашумят в своем уборе новом,
за станцией Зима опять придет Весна.

Закончилось студенческое лето.
В аудитории стоял беспечный гам.
Вошел профессор как-то незаметно.
приветливо представился он нам.

Я предвкушал унылые расчеты,
рутину цифр, сухие чертежи,
но вскоре ощутил раскованность полета,
крутые интеллекта виражи.

Мне показалась лекция поэмой,
волнующей до глубины души.
И убедительными были теоремы,
и несухими были чертежи.

А он как маг, вводил нас в сказку,
в симфонию волшебных слов.
Мы зачарованно следили за указкой,
за блеском роговых очков.

Впервые, не без изумленья
запомнил автор этих строк
студентов ропот сожаленья,
когда раздался вдруг звонок.

Люблю как нежно золотится
здесь первый робкий летний луч
и все приветливей искрится
горячий шар из темных туч.