Array Коллектив авторов - 6 ЛИТО

Домов нагроможденье и
Повисшая в пространстве птица.
И отойти, и перейти,
И ничего не повторится,

Но не отпустит глубина.
И ничего уже не тронет
Души, качающейся на
Ее волне, как на ладони.

Где вдоль проспекта без просвета
Домов кубы.
Завод, и в небе сигарета
Его трубы.

Объезд движеньем захлебнется,
Блеснет металл,
И мост, как кошка, перегнется
Через канал.

Сил без оттока напряженье
В аду слепом,
Как будто замкнуто движенье
В себе самом,

И сквозь поток неудержимый
Кольнувший слух
Из проезжающей машины
Осколком звук.

Но дело движется. И кто-то
Читает мне
Что «…крепко заперты ворота.
А на стене…»

Слова вбиваются, как гвозди;
Не в этом суть:
Уже ничем и никого здесь
Не обмануть.

Ни давки из-за пустяка,
Ни толкотни машин.
Велосипедного звонка:
«Берлин-берлин-берлин…»

Звенит. Усилие ведет
И держит на весу,
Покуда цепь передает
Вращенье колесу.

Легко вращается – дави ж!..
Летишь, земли едва…
Мелькание реклам, афиш,
Слова, слова, слова.

Он смугл и тощ, как ствол миндальный,
Вставая от немого сна,
Срывая саван погребальный,
Дрожит и плачет. Тишина
Врезается в глухие уши,
И свет глазам невыносим.
Он снова жив. Как могут души
Телам приказывать своим?
А вы едва ли сознаете,
В трусливой мудрости своей
Весь ужас воскрешенной плоти
И потрясение костей.
Так хочет прошептать спасенный:
– В чем пред тобой моя вина?
Вопрос, из гроба принесенный:
За что мне жизнь возвращена?
Молчит Мария, Марфа с ними
Дивится; но печален тот,
Чье возмутительное имя
Из адской пустоты зовет.
Как страшно, если той же фразой
Стремясь беспамятство прервать,
И мне воскликнет: «Выйди, Лазарь!»
Но не захочется вставать.

«Уезжай!» – будто просится слово,
За порог – убегай в никуда.
Каплей олова полуживого
В небе плавится молча звезда,
И ни с кем не прощайся – не надо,
Не дразни понапрасну печаль,
Вновь по встречной в бреду автострады
Прочь несись, выжимая педаль
До упора, – столбы вдоль бетонки
Вдруг сольются в немую стрелу,
Сквозь кошмар изнурительной гонки
Промелькнет светофор на углу…
Жизнь на вирши разменяна глупо.
В реку сонную света подлей.
Как юнец бестолковый из клуба,
Выйди в ночь отхватить пиздюлей.
Пьяный в хлам, безрассудный и храбрый,
Честным взглядом весь мир охвати,
Город, вновь, расправляющий жабры,
Темной ночью собьется с пути.
Незатейливой жизни начинка:
Пара строк под глухой барабан,
Если вечность, и правда, овчинка,
Значит, я, вероятно, баран.
Ветер в сердце врывается хлесткий,
Обжигая огнем пустоты,
И авария на перекрестке —
Оба всмятку, и оба – не ты.

Чем удивишь тебя? Ты знал и прежде
Набившее оскомину кино,
А что-то снова жизнь дает надежде
На то, что будет чудом спасено
Хотя бы вот изображенье это,
Прозрачный на губах застывший стих,
Как детский крик, стихающее лето…
В краю, где звон и ни души в живых.
А что вокруг? Деревья и заборы.
Что с плотной темноты вечерней взять?
Кому приснятся наши разговоры
В последнем сне, где нечего сказать?
Тебе ценить и чувствовать пристало
Прозрачный сиплый снег, парадных грязь,
Туда, где перед ужасом финала
Нить голосов мирских оборвалась,
Ты ничего не заберешь с собою,
Тахометр застынет на нуле,
Хотя змеиной лентой голубою
Мелькнут вагоны в изумленной мгле.
И в горле жребий прежний встанет комом,
Стыд узкой плетью по щеке хлестнет,
В случайном кадре, будто бы знакомом,
Лицо, в тебя влюбленное, мелькнет.

Я – город, разрушенный бомбардировкой,
Обстрелами, штурмом жестоким и мором.
Я – город с часами на каменной башне,
Я – взорванный город.
Когда надо мною враги расправляли
Железные крылья сквозь сумрак и пепел,
Трещало по швам воспаленное небо
И кашляло громом.
С ворот позабытое стерто названье
Мне бывшее именем. Слышите эхо?
Я – Дрезден, Иерусалим, Злата Прага,
Париж, Хиросима.
Стучали незримо во мне барабаны,
Часы постепенно, как сердце, умолкли,
Меня оглушили, дробили, ломали
И с грязью мешали.
Но я догорал, вновь и вновь повторяя,
Пусть даже никто не услышит, – неважно:
Покуда останется целым хоть камень,
Хотя бы песчинка, я – не уничтожен.