Array Коллектив авторов - 6 ЛИТО

Не отпускать,
не слышать,
словно не ждать тебя.
Но упрямо верить
в пустом вагоне,
что всё излечит
осенний холод —
светофор птичий остроконечный,
зеленью звёзд-свечек
темноту дробя.

Девять недель с половиной, наверное,
это для долгой, счастливой,
а для обычной достаточно и четырёх,
чтоб познакомиться и разругаться могли вы
с самой красивой и умной из этих
брюнеток, блондинок, дурёх.

Если глубокое чувство, как обморок,
дольше обычного длится
и с каждым днём ты всё меньше и меньше похож
сам на себя и, как месяц худой, бледнолицый
в липком тумане с ножом одиноко,
пугая прохожих, идёшь,

значит, ты выпал не то чтоб в осадок,
а вышел из лунного цикла
и под воздействием нейротрофинов и звёзд
всё принимаешь как есть, что бы там ни возникло,
даже обиду и глупость чужую
используешь: в собственный рост.

Только от этого толку немного
и радости нету ни капли —
весь этот опыт готов променять на одну
встречу внезапную, как новогодние залпы,
чтобы рассыпало сверху на голову
жёлтой соломы казну.

Больше никаких любовных писем,
только эсэмэски в телеграфном
стиле – без тире, без точки… просто
пауза, бессмысленное «мбда» —
потому что, если независим
в выборе любом и равноправном,
можно сочинить и девяносто,
сто стихотворений без труда;

весь вопрос, как удержать словами
то, что так и просится наружу
и течёт, как хочет, – прохудились
вроде бы надёжные мехи.
Что бы в них теперь ни заливали —
всё в конце концов стекает в лужу,
как бы ни был ручеёк извилист,
а уста останутся сухи.

Набраться наглости и написать: в России —
как будто уезжал за тридевять земель,
как будто ждут тебя, как будто бы просили
откуда сообщать, куда же ты отсель.

Не так и далеко и ненадолго ездил,
и можно рассказать и можно позабыть,
зачем и почему подумал невзначай,
что очень может быть среди больших созвездий
горит и горяча кому-то, но кому?

Ещё не высушив промокший скарб дорожный,
а фотоаппарат достать из рюкзака
и выставить фотоальбом неосторожно
для всех, для каждого – с какого огонька?

В тот самый момент, когда кажется – всё:
На всё, что задумал, на то и решился,
И ветер в открытое море несёт,
И парус, как наволочка, округлился.
И в этот момент, когда кажется: миг —
И недостижимое осуществится,
И можно успеть между скал напрямик
Пройти там, где только что крикнула птица.
И что это было? И кто нас вознёс
Так непредсказуемо остервенело
Под самые веки трясущихся звёзд
И вытер утёсы тряпицею белой…

Хотя бы что-нибудь большое
Или тяжёлое, а то,
Наваливаешься левшою
И впаиваешь в решето

Какую-то мадам Петрову
Под бок такому же Петру,
Под грохот, этот шум портовый,
Кровоточащий поутру.

Безрезультатно жалом тычешь
В расхлябанную колею —
Вот так и слепнут сотни тысяч,
Цепляясь к инобытию.

Но ей, мятежной, нет покоя —
Пока отсутствует уют,
Ничтожной капелькой припоя
Опять к земле не прикуют.

Где парус неспешно плывёт в синеву,
где скорбный молчит кипарис,
на древних камнях Херсонеса траву
колышет полуденный бриз.

Там я на понтийскую даль объектив
Бог знает зачем наводил.
Волна шелестела, на брег накатив.
Что было? Что будет?.. Забыл.

Забыл я, откуда приходит беда
в Поволжье и северный край.
Мне только зелёная долго вода
вослед лепетала: «Прощай!»

Но тронулся поезд, и ветер степной
опять волновал ковыли,
как воды морские, волну за волной,
а вечером звёзды цвели.

О, как этот сад молчаливый потряс
тисненьем своим золотым!
За нами, казалось, пускаются в пляс
и шпалы, и рельсы, и дым.

И время, казалось, подобно струне,
и тьма целовала стекло.
И если бы не было Бога, то мне
пришлось бы придумать его.