Array Коллектив авторов - 6 ЛИТО

Вот сидят у сельмага Антонов небритый и Вовка,
третий день погружённый в лиловую дымку запоя.
На скамейке пузырь и китайской фигни упаковка.
Сосны тихо шумят, над речушкой извилистой стоя.

Не продраться сквозь эти навек непрорубные чащи
в изнурительных поисках полубезумного смысла.
Но, когда я любуюсь на грустных людей одичавших,
начинает казаться, что Бог не напрасно трудился.

Что-то в них остаётся – какая-то тонкая жилка
между миром животных и чистого разума светом.
И у Вовки стакан не дрожит, и витийствует пылко
мутноглазый Антонов… И оба как люди при этом.

На этой сомнительной, грустной земле
и банка гнилой баклажанной икры,
и спирта бутылка стоит на столе…
А есть во вселенной прекрасней миры?

Вот гость поднимается:
– Выпьем за тех,
кто знает всегда назначенье своё!..
– Ну что же, и выпить немного не грех…
Но так заунывно снаружи поёт
метель и снегами заносит страну,
что хочется лечь непременно в салат
лицом и сказать:
– Протрезвею – начну
с каких-нибудь громких о счастье баллад:

«На этой сомнительной, грустной земле,
где спирта бутылка стоит на столе…»

Над уснувшим посёлком седые дымы,
а вокруг зимогорят медвежьи снега.
Говорили когда-то давно: от сумы
да тюрьмы зарекаться не стоит. Тайга
обступила нас тесно дремучим кольцом,
и автобус пропал на дороге ночной.
Лишь сосед забредает с дешёвым винцом,
говорит:
– Ё-моё! Тяпнешь, может, со мной?..
– Ну лады. По чуть-чуть… Чёрт его бы побрал!
Слишком холодно нынче у нас – на краю
самой трудной земли, чересчур серебра
по сугробам рассыпано в этом раю.
Здесь живут – не живут, но таких кренделей
выдают на-гора, что над этой землёй
никакие законы…
– Ну что же? Налей!..
– За любовь!.. – За неё! По одной!.. – По второй!

Посмотрела пасмурно: «Не бросай
никогда, ты слышишь!..» – «Не брошу, нет!..»
В небе слышен крик журавлиных стай,
а стемнеет – видится ход планет.

Кто, не знаю, там сочинил судьбу
нам обоим, брошенным в жернова.
«В Петербурге жить – словно спать в гробу».
Встанешь утром – белая голова.

Да такие мысли в ней бродят – жив
или нет – без доктора не понять.
Вот поедем, милая, на Залив,
разопьём на камушке лимонад.

А в кострище, ох, горяча зола
потому, что я, как последний бомж,
не найду ни хлебушка, ни угла.
– Ну давай вернёмся домой, Серёж!..

На стройке я, невольный каменщик,
Работал. Было лето жаркое.
Мои случайные товарищи
Вокруг меня слонялись, шаркая.

Меня и заработок радовал.
Был, помню, тоже рад отчасти я
Тому, что в эти стены вкладывал
Свое посильное участие.

Аж снилось, как кладется, месится…
Работал горячо и тщательно
Четыре с половиной месяца,
Пока не спился окончательно.

Ворчал прораб: достань и дай им все,
А им все пить… Меня расстроили,
Сказавши: больше не нуждаемся…
И зданье без меня достроили.

…И вдруг заметишь неудачным днем,
Дворцовый мост пройдя до середины:
Все в направленье движутся одном,
И оттого ты видишь только спины.

И проходя сквозь моросящий дождь
Под небом, оседающим на крыши,
Вдруг на мгновенье быть перестаешь
Одним из тех, которые не слышат.

И в этой смеси грязи и тоски
Все, как один, толкущиеся возле,
Становятся понятны и близки,
Как никогда до этого и после.

Что воодушевляло?.. Пустяки.
Но жизнь другими пробуя глазами,
Я б не сказал, что я пишу стихи —
Стихи себя всё чаще пишут сами.

Они приходят словно бы извне,
Когда прижмет или когда досужно…
И не сказать, что это нужно мне
И вообще кому-то это нужно.

Качанье волн, летейский лад,
Волной смывается минута.
Так глубоко, что даже взгляд
Не возвращается оттуда.

Все, что от вечности хранит,
От приближенья, притяженья —
С волной граничащий гранит,
Проспект, домов нагроможденье.